Однако великий князь Александр Александрович был совсем другим, чем его младший брат. И увидеть его сейчас глядящим снизу вверх на хорошенькую Мещерскую… глядящим с таким странным, непонятным выражением, будто она императорская дочь, а он какой-нибудь там лакей…

Екатерина Федоровна поджала губы. Ей не понравилось то, что она заметила. Вообще следовало немедленно доложить об этом императрице, а возможно, даже и императору, но императрица находилась в Ницце, рядом со старшим сыном, а главное, сейчас был неподходящий для этого момент.

– Ваше высочество, – спокойно произнесла она. – Ваш отец желал бы вас немедленно видеть. Он ждет вас у себя.

– Как? – воскликнул граф Федро. – А наше представление? Разве императрица не хочет посмотреть его?

– Ее величество получила письмо из Ниццы, – сказала госпожа Тизенгаузен, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул.

– От моего брата? – спросил Саша, неохотно отворачиваясь от Марии Элимовны.

– Д-да, – с запинкой ответила Екатерина Федоровна. – Прошу вас, Александр.

Саша быстро поклонился присутствующим и направился к двери.

– Ну господа-а, ну что это такое, ну господа-а, – протянул граф Федро.

Саша сердито стиснул зубы. Он не хотел уходить. Письмо от Никсы? Опять что-нибудь про Дагмар, про то, какая она душка?

Сначала Никса писал о невесте только родителям, до Саши доходили лишь слухи: помолвка состоялась, две недели жених и невеста не расставались, потом Никса уехал на юг Франции для поправления здоровья, Аничков дворец начали ремонтировать и заново меблировать для молодоженов, в Исаакиевском соборе совершили молебен во здравие цесаревича и его невесты, отец называет эту принцессу не иначе как «наша дочь». А Саша не получал от Никсы ни строчки… В душе копилась обида. И он страшно ревновал брата к этой неизвестной девушке.

Наконец пришло письмо. Саша помнил его наизусть.

Саша помнил два своих первых чувства после прочтения этого письма. Первое – тоска: «Теперь Никса меня окончательно забудет. У него только Дагмар на уме. Конечно, это очень натурально…» А потом он рассердился. Саша не верил ни единому слову в этом письме. Династический брак – брак по расчету. Не сам Никса выбрал эту Дагмар, или Минни, – ему ее навязали. Он не мог ее полюбить! Они не знали друг друга, просто обрадовались, что он хорош собой и что она хороша, хоть в этом повезло, – ну и приняли обычное влечение, какое испытывают молодые люди, за любовь. Они выросли в разных странах, они – два разных мира, как может вспыхнуть между ними любовь?

Саша вдруг вспомнил, что они уже говорили о чем-то подобном с Никсой, и тот привел в пример их отца с матерью. Мол, уж более разных людей невозможно отыскать, они тоже принадлежали к разным мирам, были далеки друг от друга и по воспитанию, и по возрасту, а ведь полюбили друг друга с первого взгляда, и более любящей пары трудно представить.

Никса высказал все это горячо и искренне, но Саша промолчал, даже спорить не стал, пораженный. Это все ложь. Ну и зачем Никса лжет себе и другим?

Разве он не знает, что любовь между отцом и матушкой давно осталась только семейная, какая бывает между родителями, объединенными лишь заботой о детях? Такая любовь может быть даже не между супругами, а между братом и сестрой. Всем известно, может быть, кроме мамá, что отцу нравятся многие женщины, причем иные нравятся настолько, что они приобретают над ним огромное влияние, и ходят слухи даже о серьезной любовной связи. Саша отлично помнил историю с некрасивой, но очаровательной Александрой Долгорукой, фрейлиной матушки. Эта история происходила на глазах всего двора, но о скольких любовных историях он не знал? То есть даже самый идеальный союз (а он считал союз своих родителей идеальным) не свободен от лжи и измены. Что же тогда говорить о браках менее возвышенных людей, чем его родители? Но Саша был уверен: этих трещин в семейной жизни не возникло бы, если бы родители встретились не потому, что великому князю Александру Николаевичу обязательно нужно было найти себе супругу, чтобы не разгневать отца, грозного императора Николая Павловича. Вот и Никса должен жениться на Дагмар, и он влюбился в нее из чувства долга. А может, вообще лжет о своих эмоциях, боится признаться отцу, что тот ошибся с выбором, не то отец разгневается, опять станет звать Нику избалованным неженкой…

Такие мысли и прежде ни к чему хорошему не приводили, только настроение портили, а уж теперь-то, когда внезапно пришлось оставить Марию Элимовну…

Мрачный как туча Саша вошел в кабинет отца и замер, увидев его лицо и стиснутые кулаки. Создалось впечатление, что отец вонзает ногти в ладони, чтобы сдержать рыдания. Никогда прежде Саша не видел такого выражения его лица. Никогда не видел такого безумного ужаса на его лице!

– Папá! – Он бросился к нему. – Что с вами?

– Ты должен немедленно ехать в Ниццу, – пробормотал отец. – Никса… он очень болен. Я получил телеграмму. Мамá сообщает, что там все совсем плохо. Никса опасно заболел воспалением мозга, и неизвестно, приведет ли Бог еще застать его в живых. Я не понимаю, что же получается, врачи нам все время лгали?! Ты должен поехать и увидеть его!

Все началось во Флоренции. Когда поезд, в котором ехал цесаревич, подошел к вокзалу, Никса внезапно почувствовал ужасную боль в спине. Такую, что не мог шевельнуться. Но надо же было выходить из вагона. И не хотелось привлекать внимание зевак. Его преподаватель Чичерин и секретарь Федор Оом накинули на царевича плед и под руки вывели из вагона. Люди, стоявшие на перроне, решили, что выводят какого-то согбенного старичка.

На другой день в «Hotel d’Italia», где разместился Никса со свитой, прибыл профессор Бурич – местное медицинское светило. Он увидел опухоль и красноту на спине больного и сказал, что у великого князя нарыв в спинной кости. Это всех изумило: ведь официальным, привычным диагнозом считался ревматизм. Буричу не слишком поверили, а после того, как поставленная профессором шпанская мушка рассосала опухоль и уменьшила боль, доктор Шестов приободрился и уверился, что он был прав, диагностируя ревматизм.

Никса обрадовался быстрому исцелению. Нет, ну в самом деле – после путешествия в Данию, после встречи с Дагмар у него было такое чудесное настроение, он ощущал себя вполне здоровым, а тут опять накатила боль. Хорошо, что стало легче. Правда, ходить прямо было невозможно. Пришлось немного горбиться. И он постоянно опасался, что боль вернется.