Он и она бросались в объятия друг другу со страстью только что зародившегося чувства. Он мог давать ей ласковые прозвища, как ребенок, зовущий кого-то во сне. Их плоть, их душа поднимались вверх подобно густому пару, возникающему на месте слияния двух горячих течений.

Обязанностью Мэй ТолрамКетинет было во время игрищ короля и королевы стоять возле их ложа, освещая его лампой. Вид обнаженных тел друг друга доставлял им обоим особенно острое наслаждение.

Иногда молодая фрейлина, не смеющая покинуть свой пост, не находила в себе сил больше сдерживаться и клала свободную руку на свое лоно. Тогда король ЯндолАнганол, безжалостный в своем кхмире, бросал Мэй рядом с собой на ложе и тут же брал ее, не делая никакой разницы между королевой и простой смертной.

Днем МирдемИнггала не упоминала о случившемся ни словом. Она догадывалась, что Мэй рассказывала о нравах короля своему брату, генералу Второй армии; она понимала это из того, как молодой генерал смотрел на нее, королеву. Иногда, предаваясь отдыху в гамаке, она позволяла себе, ненадолго, нарисовать в воображении несколько забавных картинок, возможных в том случае, если генерал Ханра ТолрамКетинет вдруг получит дозволение присоединиться к известного рода забавам в королевской опочивальне.

Иногда кхмир проявлял себя с иной стороны. В такие ночи, когда вылетающие в темноте мотыльки начинали свой танец вокруг лампы со светящимся вином, король приходил в ее опочивальню по личному проходу, которым никому, кроме него одного, не позволено было пользоваться. Его поступь невозможно было спутать ни с чьей. Шаги Орла, одновременно быстрые и неуверенные, в точности отражали его характер. Толкнув потайную дверь, он наваливался на королеву. Гвинг-гвинг по-прежнему был здесь, но клыки исчезли. Король был не властен над своим телом, и неодолимый гнев на свою презренную плоть снедал его. При дворе, где он не доверял почти никому, такое предательство было самым страшным.

После того как утихал кхмир плотский, наступал кхмир души и разума. Орел ненавидел себя со всей силой человека, оскорбленного изменой ближайшего друга, и ненависть его не уступала прежней похоти. Королева рыдала и стонала. На следующее утро, стоя на коленях, рабыня с потупленным от смущения взором, поджав губы, отмывала кровь с плиток пола возле кровати МирдемИнггалы.

Никогда, ни одним словом королева королев не обмолвилась о том, что происходило в стенах ее спальни - о нраве короля догадывались, но не она была источником этих догадок. Ни Мэй ТолрамКетинет, никакая другая фрейлина не удостаивались ее откровений. Как и поступь, которую ни с чем невозможно было спутать, припадки самоуничижения короля были его неотъемлемой частью, им самим. Король был нетерпелив и быстр в желаниях и в обращении с придворными. Беспокойная душа, он не находил свободной минуты задуматься о себе, и едва его раны заживали, как он немедленно пускался претворять в жизнь новые планы, которых за время болезни у него накапливалось немало.

Наблюдая, как наливаются соком и размякают незримые больше ни для кого плоды гвинг-гвинг, она сказала себе, что в слабостях Орла заключена его сила. Без своих слабостей он давно уже потерял бы все, и силу в первую очередь. Она хорошо видела это, но не выдавала ни словом, ни взглядом. Вместо этого - визжала, как последняя девка. И на следующую ночь ее зверь с могучей горбатой спиной опять проламывался сквозь живую изгородь, наведываясь в ее сад.

Иногда при свете дня, когда, казалось, гвинг-гвинг зрел только ради своего собственного удовольствия, она нагая бросалась в прохладные объятия бассейна и, медленно погружаясь на дно, переворачивалась лицом вверх, чтобы полюбоваться, как лучи Фреира пронизывают бурлящую пузырьками воздуха воду. В один ужасный день - она знала это из своих снов - Фреир спустится вниз, в глубины бассейна, и испепелит ее, покарав за неуемную греховность желаний. Боже Акханаба, избави меня от этой муки. Я королева королев - и тоже подвластна кхмиру.

Разговаривая со своими придворными, с мудрецами или глупцами - или с послом Сиборнала, чей пронзительный взгляд пугал ее, - король мог протянуть руку, не глядя взять с блюда для фруктов яблоко и вгрызться в него зубами, по-видимому, даже не думая о том, что делает. Яблоки бывали каннабрианскими, их привозили из верховьев реки, из Оттассола. Орел предпочитал яблоки всем остальным фруктам. Он поедал их жадно и быстро, совсем не так, как это делали его придворные, жеманно откусывающие по кусочку и бросающие на пол сочную увесистую серединку. Король Борлиена ел яблоко целиком, хотя и без видимого удовольствия, уничтожая все - и кожу, и сочную мякоть, и сердцевину с маленькими, пузатыми коричневыми семечками. Разделываясь с яблоком, он не прерывал разговора, а после утирал бороду, и ничто более не напоминало о том, что он сейчас съел. Глядя на это, королева МирдемИнггала думала о боа, приходящем за своим лакомством в сад за живой изгородью.

Акханаба покарал ее за распутные мысли. Наказание было унизительно своей утонченностью - раз за разом она укреплялась во мнении, что совсем не знает и не понимает Яна и, что самое главное, не поймет его никогда. Из того же знамения делала вывод, что и Ян никогда не поймет и не узнает ее, отчего становилось еще горше и болела душа. Никогда Орел не сможет понять ее так, как понял, не перемолвившись с ней ни словом, Ханра ТолрамКетинет.

Дремотное наваждение развеяли звуки приближающихся шагов. Открыв глаза, МирдемИнггала обнаружила: потревожить ее сон решился не кто иной, как главный королевский советник. СарториИрвраш был единственным придворным, которому позволялось входить в садик королевы королев, место ее уединений; такого права советник удостоился от королевы после смерти своей жены. Двадцатичетырехлетней королеве СарториИрвраш в свои тридцать семь казался стариком. Он вряд ли мог завести роман с какой-нибудь из ее фрейлин.

В это время дня советник обычно возвращался во дворец с недальней прогулки. Однажды король со смехом поведал ей о научных опытах, которые тот производит над несчастными пленниками, содержащимися в клетках. Жена СарториИрвраша погибла во время одного из таких экспериментов.

Советник снял шляпу и поклонился королеве, потом принцессе Татро и Мэй - его лысина блеснула на солнце. Юная принцесса души не чаяла в советнике. Королева же не считала нужным мешать забавам своего ребенка.

Еще раз поклонившись лежащей королеве, СарториИрвраш подошел к принцессе и фрейлине. В разговоре с Татро он держался с ней как со взрослой, чем, по-видимому, и объяснялась любовь к нему девочки. В Матрассиле у него было очень мало друзей - его требования к людям были очень высоки.

Этот невзрачный пожилой человек среднего роста, предпочитающий старую привычную одежду, уже давно обладал в Борлиене очень большой властью. Пока король оправлялся от ран, полученных в сражении при Косгатте, советник правил страной от его имени, верша государственные дела за своим столом, в беспорядке заваленным всякой ученой всячиной. Друзей у него было крайне мало, но уважали его все. По очень простой причине - СарториИрвраш был неподкупен и глух к лести. У него не было любимчиков.

С теми же, кто по тем или иным причинам мог назвать себя его фаворитом, он был суров вдвойне. Даже смерть жены не заставила его нарушить распорядок дня. Он не охотился и не пил вино. Он редко смеялся. Тщательно избегая во всем ошибок, он был болезненно осторожен.