подвластных городов, ибо в них вы найдете настоящую охрану того государственного порядка и тех законов, в которых сами они родились и воспитались. Разве не усматривается крайней опасности в том, что те чуждые нам военные люди, которым вверена защита нашей страны, могут захотеть наложить свою власть на безоружное население? Постарайтесь же умножить собственные полки, вместе с этим поднимется и народный дух, который с успехом выдержит борьбу с варварским вторжением»[216].

Тем не менее на протяжении V-VI веков важнейшей силой византийской армии оставались профессиональные воины, поступавшие на службу по индивидуальному найму или целыми отрядами, собранными, как правило, по этническому принципу. Большую роль также играли взятые на имперскую службу контингенты из взятых в плен варваров.

Реставрация страны времен Юстиниана проводилась силами именно таких контингентов, которые, даже будучи в меньшинстве, могли противостоять многочисленным варварским армиям. Руководили имперскими силами уже сами византийцы на постах офицеров и полководцев. Эпоха готов на руководящих должностях армии осталась в далеком прошлом.

Впрочем, малочисленность таких контингентов была естественным следствием тотальной нехватки денежных средств и желанием правительства максимально экономить на армии. Это порождало серьезные проблемы, когда небольшое число боеспособных подразделений постоянно перебрасывалось по и без того растянутым и несовершенным коммуникациям страны, оставляя без защиты протяженные границы. Незначительные гарнизоны пограничных укреплений страдали от постоянной нехватки средств и были слишком малы, чтобы оказать сопротивление серьезным вторжениям на имперскую территорию.

Тяжелая война с персами в начале VII века, а затем арабское нашествие привели к серьезному истощению страны, потерям земель и многих источников доходов. В наступившей ситуации империя не могла себе позволить содержать армию прежнего образца.

В этих условиях было вполне разумным выбором хотя бы частично перевести сохранившиеся подразделения с прямого финансирования из казны на право взимать доходы с земли в местности их дислокации. Пополнять же такие подразделения можно было через призыв мелких земельных собственников данного региона, обещая им налоговые льготы и иные послабления.

В дальнейшем закрепилась схема, по которой поступающий на службу человек получал участок земли, доходы с которого шли на его пропитание и вооружение. Размер надела, получаемого подходящим кандидатом, был поставлен в прямую зависимость от звания и подразделения, где он проходил службу. Более важные роды войск — кавалерия и кадры императорского флота — получали большие наделы, чем пехотинцы и рядовые моряки.

Участки земли не подлежали дальнейшим разделам и передавались по наследству только при условии продолжения службы наследником. Были приняты и специальные меры, предотвращающие поглощение воинских наделов крупными участками местных магнатов.

Выгоды от такой реформы были очевидны: крупное воинское подразделение могло десятилетиями постоянно находиться на защищаемой территории, охраняя ее от постоянных мелких набегов врага, не требующих мобилизации императорской армии. При этом его содержание не ложилось дополнительным бременем на государственную казну.

Однако такой принцип имел и существенный недостаток: двойственность задач воинов-землевладельцев приводила к серьезному понижению уровня подготовки каждого стратиота, вынужденного часть времени заниматься собственным хозяйством, а не подготовкой к бою. Наиболее ярко можно проиллюстрировать это проблемой ухудшения навыков стрельбы из лука.

Достаточно широко известен факт, что стрельба из лука, особенно на движущемся коне, требует от воина специфических умений, которых сложно достигнуть в обычных условиях оседлой жизни. Поэтому самыми лучшими конными лучниками были народы, для которых охота была частью образа жизни и ежедневно тренируемым навыком.

Знаменитая похвала стрелков Прокопия Кесарийского, с которой начинается его история войн[217], показывает действительно высокий уровень этого искусства в армии Юстиниана, достигнутый во многом благодаря большому количеству «гуннов», под которыми подразумеваются варвары-кочевники, принятые на службу Империи.

Уже во второй половине VI века, когда количество подходящих по навыкам федератов заметно сократилось, появилось достаточно детальное руководство по обучению стрельбе, обычно присоединяемое к анонимному трактату «О стратегии»[218].

Переход на фемную армию особенно сильно ударил по этому роду войск. Понятно, что по сравнению с наемником-гунном, с детства постоянно упражняющимся в стрельбе из лука и владению конем, аналогичные навыки стратиота-ополченца были намного ниже. К тому же хроническая нехватка денег не позволяла содержать большое количество воинов с дорогостоящим комплектом соответствующего вооружения.

Все это привело к заметному ухудшению навыков использования луков и отказ от тактики боя, предполагавшей массированное применение конных лучников. Их нехватку пришлось компенсировать возвращением к менее совершенным видам стрелкового оружия. Так, в источниках стали чаще упоминаться пращники, метатели дротиков и даже появились рекомендации массово учить всех солдат метать камни вручную.

Разделяя в целом аргументацию А.В. Банникова и М.А. Морозова, мы не можем согласиться с категоричностью вывода: «Византийский лучник VII-IX вв. — персонаж скорее вымышленный, нежели реальный»[219]. Конные и пешие лучники оставались важной частью войска, причем даже на уровне фемного ополчения. Без них противостояние угрозам восточных неприятелей было бы просто невозможно.

Тем не менее следует признать, что поддержание хоть какого-то уровня этих навыков требовало постоянных усилий от командиров. Поэтому неудивительно, что в «Тактике Льва» появляется настойчивое требование обучать воинов стрельбе[220]. Увеличение экономического и военного могущества страны во второй половине X века привело к возвращению практики активного использования больших масс лучников, однако последующие кризисы вновь привели к новому падению уровня подготовки воинов, на этот раз уже окончательно.

Аналогичные примеры можно привести и из других родов войск. В целом надо признать — боевые навыки фемных стратиотов были заметно ниже, чем воинов предыдущего периода.

Еще одним важным фактором стало серьезное изменение противников империи на восточных и южных границах. Персы, давний враг Рима, формировали свое войско по аналогичным своим западным соперникам принципам. Активно привлекая к службе национальные контингенты из проживающих на территории страны народностей, они пользовались и услугами наемников-кочевников.

При довольно умелом обращении с оружием, в том числе стрелковым, персидская пехота была известна низким боевым духом, неоднократно отмечавшимся в источниках еще античных времен, зачастую обращаясь в бегство при малейших трудностях. Это приводило к часто вынужденному использованию по преимуществу осторожно-оборонительной тактики действия сасанидов на поле боя.

Полководцы персов предпочитали не рисковать, вступая в битву только при численном перевесе. В «Аин-Намэ» (букв. «Книге установлений»), известной нам лишь во фрагментах, дается такая рекомендация полководцу: «Не следует войску сражаться с врагом, если число его не превышает в четыре или три раза числа врагов; если же враг нападает на него, то оно может сражаться, если превышает число врагов приблизительно в полтора раза»[221].

Кроме того, персы старались не ввязываться в долгую рукопашную борьбу, предпочитая массовый стрелковый бой. Часто они оттягивали начало битвы до второй половины дня, чтобы при