О т в е т: Жирных кислот.

Если рассуждать здраво, то я совершенно не одобряю концепцию физической красоты. Идея о том, что кто-то, будь то мужчина или женщина, заслуживает любого дополнительного внимания, или привязанности, или популярности, или уважения, или лести просто по прихоти генетики или из-за капризного и субъективного мнения о «красоте», формируемого контролируемыми мужчинами средствами массовой информации, кажется мне вопиюще несправедливой и неприемлемой.

Сказав это, я должен признаться, что Алиса просто… красивая. При свечах она выглядит так, словно сошла с картины де Латура. Или я хотел сказать – Вермеера? Или Ватто? Открывая меню, она знает, что на нее смотрят, и она должна знать, что она выглядит прелестно, но на что это похоже? Приковывать взоры, а не удостаиваться беглых взглядов, и доставлять удовольствие, ничего при этом не делая, лишь давая на себя посмотреть. Хотя, глядя на нее сейчас, я соображаю, что это и не удовольствие как таковое, это скорее боль, тупая, ноющая, тяжелая пульсация в животе, от которой и хотелось бы избавиться, да нельзя – слишком велико искушение сидеть и смотреть, сидеть и пялиться, пожирать ее глазами.

С тех самых пор, как я познакомился с Алисой, я заметил, что на нее смотрят именно так. Я видел, как это делает Патрик, приглаживая волосы, высунув свой жирный глупый астронавтский язык, и вижу, как это делает официант Луиджи, снимая с Алисы шаль цвета бургундского вина и провожая нас до столика. Затем он скрывается за дверьми, ведущими на кухню, чтобы поделиться новостью, и тут же с кухни под каким-то смешным предлогом выходят шеф-повар с посудомойщиком только для того, чтобы смотреть на нее. Интересно, каково это? Вызывать восхищение, не сказав ни слова, быть желанной двести-триста раз на дню мужчинами, которые не имеют ни малейшего понятия о том, что ты собой представляешь?

Когда мама смотрит телик, она часто оценивает женщину, какую-нибудь телезвезду, словами: «Она красива…», затем, порицающе, своим коронным тоном ветхозаветного пророка: «…и она знает это!» Не знаю, лучше или хуже «красива и знает это», чем «уродлива и знает это», но полагаю, что невероятная красота должна быть чем-то вроде ноши, но если говорить о ношах, эта – одна из самых легких.

Глядя поверх меню, я украдкой бросаю взгляд на прямоугольник ее персикового выреза, который залит светом свечей и на который я стараюсь не смотреть, потому что не хочу, чтобы у нее создалось ощущение, будто она для меня – лишь вещь, на которую приятно смотреть.

– Прекрасно, не правда ли? – говорит она.

Думаю, это она о ресторане, поэтому я отвечаю:

– Да? Я надеюсь.

Мне приходится шептать, потому что мы – единственные посетители ресторана и мне не хочется обижать Луиджи, который трудится за стойкой бара, увитой пластиковым плющом: растирает жир по поверхности фужеров, кидая мимолетные плотоядные взгляды. Кажется, резервировать столик здесь не является настолько необходимым, как мне казалось.

– Я хотел пойти в «Бредли», но там сегодня вечером не было свободных столиков, – вру я.

– Не беспокойся. Здесь просто чудно!

– Здесь пицца и паста, а еще через страничку будут гамбургеры…

– О, тут есть… – говорит она, разлепляя пластиковые обложки, в которые заключены странички формата А4.

– Или «лишние ребрышки»[44], если хочешь.

– Ха-ра-шо…

– А еще тебе обязательно нужно заказать первое и нарезку для бутербродов, все за мой счет!

—Хорошо, посмотрим…

И мы вновь принимаемся изучать меню.

О боже.

Тишина.

Скажи хоть что-нибудь.

– Гмммммм. Хлеб!

Я беру хлеб, разрываю бумагу, разворачиваю квадратик масла и размазываю его по куску хлеба.

– Знаешь, чему я всегда удивлялся, когда слышал это выражение – «лишние ребра»? Кто решил, что они лишние? Уж наверняка не свинья! Не могу себе представить, чтобы свинья вдруг сказала: «Вот эти ребра мне еще понадобятся, а эти – лишние, берите их! Берите мои ребра! Ешьте! Ешьте мои ребра!»

Она отвечает мне улыбкой, словно сошедшей с плаката «Помогите нуждающимся детям», и бросает взгляд на мою руку. Проследив за ее взглядом, я замечаю, что почему-то размахиваю ножом.

Успокойся.

Перестань нести чушь.

Положи – нож – на стол.

Но правда в том, что я начинаю утрачивать веру в ресторан «У Луиджи» как место для романтического обольщения. Я замечаю, что полы здесь покрыты линолеумом, а клетчатые скатерти на самом деле виниловые, чтобы их легче было протирать. Кроме того, несмотря на то что Луиджи усадил нас в романтический угол, наш столик достаточно близко к туалетам, что мне кажется весьма удобным, но означает, что вечер сопровождает несколько жгучая нотка лимонного «Харпика». Я волнуюсь, что Алисе может показаться здесь неуютно. И она действительно начинает чувствовать неудобство: ее пышная юбка раздулась вокруг нее, и создается впечатление, что Алису начало поглощать ее собственное платье.

– Что будем заказывать? – спрашиваю я.

– Даже не знаю, здесь все кажется таким вкусным, – говорит она, но я в этом не уверен.

Мы снова концентрируемся на меню, которое липнет к пальцам, напечатано криво, причем по принципу «пиши как слышишь» («Ципленак с чилли» – разве так это пишется?), и разбито на главы «Для начала!», «Основное событие!!!» и «Давай продолжай…». По правде говоря, мне здесь все действительно кажется вкусным: упор на мясо, жаренное на фритюре или на углях, и совсем немного овощей. Даже сыр попадает на стол после жарки во фритюре, и порции здесь явно огромные, потому что в меню написано, сколько каждое блюдо весит. Я никак не могу отделаться от мысли, что Алиса наверняка привыкла к более легкой диете: тофу, салаты, все на пару, а еще она может оказаться одной из тех, кто везде ищет исключительно качества. Я начинаю покрываться испариной. А еще я весь чешусь от стирального порошка в ванне. Я опускаю взгляд и вижу, что манжеты моей белой рубашки украшены джинсово-голубыми разводами.

В ресторане играет бесконечная тема из рекламы «Корнетто», и после некоторого беззвучного размышления мы определяемся с выбором. Я верчу головой в поисках Луиджи, но уже чую его приближение по шарканью ног по линолеуму. Алиса заказывает фаршированные грибы и пиццу «Маргарита» с салатом, в то время как я выбираю снетки и половинку цыпленка-гриль с жареной картошкой и дополнительную порцию закусок.

– Надеюсь, это не задняя половинка! – кричу я, и Алиса улыбается, хотя и едва заметно, и настаивает на том, чтобы я выбрал вино.

Здесь продают какое-то пойло графинами, но даже я знаю, что вино не должно быть таким дешевым, поэтому решаю остановиться на чем-нибудь бутылочном и игристом. Любое шампанское для меня заведомо слишком дорого, поэтому я выбираю «Ламбруско». Что там Ребекка говорила о пристрастии Алисы к нему?