– Мария, зайдите в мой кабинет. Сейчас.

Алексей не оставляет мне ни одного шанса не послушаться. Как-то избежать этого. Уйди он сейчас к себе, я могла бы что-то придумать, как-то добиться отсрочки, хотя бы ненадолго. Но мужчина продолжает стоять, не отрывая от меня взгляда. И ждет, будто бы совершенно не замечая толпы кандидатов, явившихся на собеседование.

Ничего не остается, как подчиниться. Я выбираюсь из-за стола и на негнущихся ногах двигаюсь в сторону кабинета. Чем ближе подхожу к шефу, тем сильнее грохочет сердце. Мне страшно, и я по-прежнему не знаю, как себя вести. Если он заговорит о вчерашнем – а это непременно случится! – что тогда делать? Что ему отвечать?

Лавроненко пропускает меня вперед и заходит следом, плотно закрывая за собой дверь. Приближается к столу, небрежно бросая на него какую-то папку с бумагами. Направляется к шкафу, убирая верхнюю одежду.

Я машинально фиксирую все эти вроде бы обычные действия. Рассматриваю его отутюженные стрелки на брюках, натертые до блеска носы ботинок, пиджак из дорогой ткани. Окно приоткрыто, и пробивающийся в кабинет ветерок теребит разбросанные на столе листы бумаги. Осталось пересчитать доски паркета под ногами или ромбики на обоях – только бы не встречаться глазами с шефом и не видеть, как именно он смотрит на меня.

– Сегодня будет трудный день. Собеседование может затянуться допоздна, – до меня не сразу доходит, что я слышу его голос, спокойный и ровный, без каких-то особенных эмоций. – Терпеть не могу такие мероприятия, но они неизбежны. Вы могли бы задержаться, если понадобится?

Мне внезапно кажется, что я сплю. Или просто перестала соображать от волнения, поэтому слышу совсем не то, что должна. Я ведь была уверена, что в кабинет меня вызвали из-за случившего вчера. И что разборок не избежать. А он… он говорит о собеседовании? Серьезно?

Обалдев от изумления, даже забываю, что должна стесняться и прятать взгляд. Поднимаю голову и смотрю прямо в лицо мужчине, ожидая увидеть… Не знаю, что. Но точно не непроницаемое спокойствие. Он не злится и не напряжен. И выглядит абсолютно обычно. Стоит в ожидании моего ответа. Пальцы легонько постукивают по столу, и я некстати вспоминаю, как проворно они вчера танцевали на моем теле. Почему же он ведет себя так, словно ничего не случилось?

– Конечно, я задержусь, если нужно… От меня потребуется что-то конкретное?

Голос дрожит, как бы сильно я ни старалась это скрыть, но Лавроненко опять как будто этого не замечает. Пожимает плечами.

– Как обычно: бумаги, звонки. Кофе. Хотя вот его потребуется больше, – уголки его губ слегка приподнимаются, но на улыбку это слишком мало похоже. – Хотел бы сказать: с коньяком, но тогда, боюсь, до конца дня я точно не доживу. Поэтому просто кофе. Покрепче и побольше. Что-то еще, безусловно, может понадобиться, поэтому я и прошу задержаться, пока все они не разойдутся.

– Конечно, – повторяю я и внезапно понимаю, что разочарована. Вот ведь как бывает: всего несколько минут назад мечтала, чтобы нашего с ним разговора не было. Чтобы не пришлось никак вспоминать и обсуждать то, что вчера произошло. А теперь, когда он действительно ведет себя так, словно все, как всегда, я чувствую едва ли не обиду. Ничего не понимаю и ужасно хочу разобраться.

– Спасибо, – Лавроненко садится за стол и кивает в сторону двери. – Тогда можете приглашать первого кандидата.

– Мария, принесите мне кофе, – слышится голос шефа по громкой связи, и тут же он добавляет: – Пожалуйста.

До конца рабочего дня чуть меньше часа. Собеседование и правда затянулось, последний из кандидатов только недавно зашел в кабинет. Лавроненко тратит на каждого совсем не 10 минут, как я думала, а гораздо больше. И так детально выспрашивает обо всем. Я слышала, когда приносила кофе в прошлый раз. И в позапрошлый. И еще.

Он просит приготовить ему напиток пятый раз. Пятый! Вообще что ли не спал ночью? Я думаю об этом и жутко переживаю. Такой напряженный день, а у него даже на обед не было перерыва. Видимо, совсем без сил. Но пятая порция – это перебор!

Я завариваю чай. Делаю его покрепче, старательно вспоминая, что говорила об этом прежняя секретарша. В точности соблюдаю все пропорции. Перепроверяю несколько раз. Знаю, что ему не понравится такая самодеятельность, но мне все равно. Пусть лучше злится, чем гробит собственное здоровье.

Скребусь в кабинет и, дождавшись разрешения, осторожно захожу. Шеф не смотрит на меня – он как раз заканчивает разговор. Прощается дежурной фразой «Мы с вами свяжемся». Я оставляю чашку на краю стола и припускаю следом за уходящим парнем, надеясь успеть выйти вместе с ним. Но тут же слышу за спиной:

– Мария, задержитесь! – и снова после паузы: – Пожалуйста.

Похоже, ему дается это непросто. Уже наверняка увидел, что я приготовила совсем не то. И за дверью больше никто не ждет… Если он захочет поговорить о вчерашнем, не будет повода этому помешать.

Я делаю глубокий вдох и медленно оборачиваюсь. Коленки дрожат и руки тоже. И сердце подпрыгивает, замирая где-то у горла.

– Я просил кофе, разве нет? – он поднимается из-за стола, в несколько шагов преодолевая расстояние между нами. – Или я ошибся?

– Нет. То есть да. То есть, не ошиблись, но… – в собственных мыслях была увереннее, совершенно точно зная, что права. А сейчас почему-то очень сложно об этом сказать. И еще сложнее смотреть на него. Моя неловкость никуда не делась, и спасительная отсрочка не помогла. – Я решила сделать чай.

– Вот как? – это же верх неприличия: смотреть в пол, когда кто-то пытается заглянуть тебе в глаза. Но у меня не хватает смелости встретиться с его взглядом, и я опять рассматриваю паркет и стрелки на брюках. И тихонько поясняю:

– Нельзя столько кофе. Вы и так выпили четыре порции.

– То есть вы утверждаете, – он делает еще шаг ко мне, останавливаясь меньше чем в полуметре, – что лучше знаете, в чем я нуждаюсь? Что мне можно и что нет? Я правильно понял?

– Я вообще ничего не утверждаю! Просто волновалась… – вижу, как начищенные ботинки оказываются почти вплотную ко мне. Вместе с их обладателем. Теперь он так близко, что снова чувствую тепло его дыхания. И не успеваю увернуться, когда он касается моего подбородка, вынуждая поднять голову.

Лицо серьезное и усталое. Ужасно усталое. Под глазами тени, а морщинки между бровями, кажется, стали глубже. И все равно он самый потрясающий. Самый лучший. Я прячу руки за спину, потому что очень хочется дотронуться. Хоть немного сгладить эти следы невыносимо долгого дня. И ощутить, как покалывает кончики пальцев пробившаяся щетина на щеках.

– Мышонок дрожит от страха и все равно пытается спорить со мной? – мужчина приподнимает бровь, и в уголках его губ прячется усмешка. А я зависаю. Потому что слишком отчетливо помню их вкус. Нежность, жесткость, дерзость. Жадные укусы и ласковые касания. Смотрю, машинально смачивая языком свои собственные, пытаясь избавиться от саднящей сухости.