Сьюзет стояла позади него, достаточно далеко, и ясно было, что они горюют не порознь, но и не совсем вместе.

Валери почувствовала прикосновение руки, инстинктивно повернулась и уткнулась лицом в грудь Генри. Это было надежное местечко. Генри обнял ее, и Валери вдруг поняла, что плачет, заливая слезами его кожаный плащ.

Когда девушка наконец подняла голову, мадам Лазар уже ушла.

Но вот река поглотила погребальный огонь, и Валери отстранилась от Генри. Она не хотела приближаться к матери, не чувствовала потребности подойти к отцу, а потому просто зашагала вдоль реки, поверхность которой походила сейчас на плохо взбитое масло. Ее сестра скоро тоже станет водой, холодной и чистой.

Валери нашла место, где речные волны мягко плескались о берег, а сквозь снег пробились несколько растений. И почему это они не впали в спячку с наступлением холодов? Валери села у воды, и ледяное горе заполнило ее тело, а на ноги набегала такая же ледяная вода…

И тут ветер донес голос Клода, звавшего ее.

Обернувшись, Валери увидела мать, она все провожала взглядом плоты. Сьюзет явно не понимала, почему она сама не плывет рядом с ними.

Люси ушла навсегда… теперь в этом не оставалось сомнений.

Валери вместе с родителями пошла домой вдоль темных деревьев, что выстроились у стены. Войдя в село через щель в недавно сооруженной баррикаде, они зашагали дальше под настороженными взглядами солдат отца Соломона, патрулировавших верхом. Солдаты, обвешанные оружием, ели, не покидая седел. Они откусывали огромные куски хлеба, заливая его пивом, но при этом не спускали глаз с горюющей семьи.

А баррикада, возведенная у ворот, выглядела впечатляюще; это означало, что село восстало против Волка. Но Валери сооружение пугало по причине, в которой она боялась признаться даже самой себе.

Ведь получается, Валери теперь заперта в селе!

При этом, как вдруг с ужасающей ясностью осознала девушка, ей все равно, где находится Волк. Значение имеет лишь то, что существует внешний мир и что она перестала быть его частью. Валери чувствовала себя так, будто провалилась на самое дно колодца, а наверху кто-то взгромоздил каменную плиту…

И тут в темноте поднялся оглушительный шум, а потом навстречу кто-то выпрыгнул из кустов, нереальный и чудовищный…

Это был волк с человеческим лицом.

При появлении ряженного волком односельчанина и без того напряженные нервы Валери едва не лопнули. Она совсем забыла о старосте — тот все-таки сдержал свое обещание «отпраздновать». Когда девушка, взвинченная до предела, пересекала площадь, то почувствовала на себе пристальный взгляд. Валери со страхом посмотрела влево — обращенные к ней глаза принадлежали кабаньей голове, которую несли на оловянном блюде. Из пасти торчало румяное яблоко, а глаза на самом деле были виноградинами, отчего взгляд вепря казался рассеянным.

В дальнем конце площади селяне соорудили нечто вроде чучела Волка — из палок, корней и прочего хлама. Волка подожгли, и он чадил, выплевывая в небо искры из черной пасти. Кровавая луна висела зрелым плодом в неласковом зимнем небе.

Здесь же, на площади, наспех соорудили помост из хлипких досок, и на этом возвышении пастух и несколько дровосеков старательно крутили шарманку и терзали струны лютней. Портной Саймон дул в волынку, и несчастный инструмент пронзительно визжал, словно издыхающий зверь. Музыканты еще и дули в рожки, надсаживая легкие, а в перерывах никак не могли отдышаться.

Над горами вкусной еды стояли вонь гниющего мусора, из которого соорудили баррикады у ворот, и запах мужского пота, — Валери боялась, что желудок вывернется наизнанку.

Она поискала взглядом отца Соломона и его людей — они устроились в просторном сарае за высоким, как башня, амбаром. Должно быть, спрятались, не желая участвовать в общем веселье.

Казалось, все вокруг ликуют только из желания убедить себя в исчезновении угрозы, а не по искреннему зову души. Они танцевали до упаду, ели до отвала и пили до умопомрачения; они все делали для того, чтобы забыться. Несколько мужчин, весьма респектабельных в обычное время, так налегли на хмельное, что вскоре попадали и извозились в снегу, испортив дорогую одежду. Какая-то женщина шлепнулась в грязь прямо перед Валери, но прежде чем девушка успела прийти на выручку, пьяную уже кто-то подхватил и закружил в танце. Мужья с красными лицами лапали своих жен прямо на глазах у всех, а девушки, отплясывая со своими братьями, не сводили глаз с музыкантов. Над площадью гудели голоса, и казалось, тут собралось не две-три сотни селян, а несколько тысяч.

Валери, окруженная знакомыми лицами, чувствовала себя бесконечно одинокой.

Сьюзет, глядя под ноги, молча шла через толпу. Валери видела, как важничает староста, сидя за вынесенным из таверны длинным столом; его лысая голова блестела от пота. Он кивком предложил Валери присоединиться, но она брезгливо отвернулась. Было очень трудно совладать с переполнявшим ее чувством горького возмущения. Но винить кого-то одного… нет, уж слишком многих сегодня охватила безумная лихорадка праздника. И было очень тяжело держаться особняком, горевать на таком веселом фоне.

Ее отец уже преисполнился беспечности и с силой задул в бычий рог, подавая сигнал к началу праздника, который был уже в самом разгаре. Рог гудел долго и низко…

— Эй! Эй! Слушайте все!

Валери и те, кто стоял рядом, повернулись на пронзительный голос. Маргарита встала на перевернутое вверх дном ржавое ведро, чтобы быть повыше. Она вскинула руки над головой.

— Эй, тихо вы!

Помост пошатнулся, Маргарита едва не свалилась с ведра. Трактирщицу подхватил Генри.

У дальнего конца стола люди продолжали болтать, то ли не слыша ее, то ли не желая прислушаться. Маргарита подняла оловянную кружку.

— За Рива, за старосту нашего! — И, заметив, что наконец добилась внимания, продолжила: — За… э-э… за его храбрость, за его силу, за его бесстрашие!

Валери с интересом ждала, скажет ли Маргарита что-нибудь еще. Похоже, та и сама не особо понимала, ради чего взобралась на ведро.

— И за… за то, что он прикончил Волка, и тот теперь дохлый и холодный! Холодный, как те гвозди, что кует наш малыш Генри!

Генри улыбнулся, изо всех сил пытаясь сделать вежливую мину.

— Хотя Генри давно уже не малыш, — подмигнула ему Маргарита и вильнула бедрами, чтобы подчеркнуть свои слова.

Клод и Роксана, стоявшие бок о бок в сторонке, смутились, но благоразумно промолчали. В конце концов, мать не в первый раз заставляла их краснеть. Валери и Роксана обменялись сочувствующими взглядами.

* * *

Валери выбралась из толпы. Боль и страх затопили селян, смешавшись с яростью, и люди почувствовали себя непобедимыми. Сумерки всегда пробуждали в них некое буйство.

Продавец свечей, сидя в одиночестве на краю колодца, решительно и с наслаждением притоптывал в такт музыке. Музыкант с мандолиной почему-то заглядывал в отверстие своего инструмента… Валери не понимала, что происходит вокруг.