Хороший пример — Ф. Скотт Фицджеральд. Ребенком, подростком, студентом — он постоянно мечтал выделиться, стать знаменитым футболистом, литератором, актером, кем угодно, лишь бы прославиться.

Он прославился как романист, когда ему было всего двадцать четыре года и он только что женился на красавице южанке. Прошло немного времени, и про него прокатилась дурная слава, что он заядлый алкоголик, непристойный шут и вечная обуза для друзей.

Или посмотрите на Уильяма Фолкнера. После Первой мировой войны он приезжает из Канады с английским стеком, в форме Королевских военно-воздушных сил, заказанной им у провинциального портного, и начинает травить о боевых вылетах. Хвастается, ходит петухом, недаром соседи припечатали его прозвищем «повеса без веса».

Конечно, мы знаем множество вдумчивых, погруженных в затаенные переживания, мечтательных молодых людей, которым и в голову не приходит браться за перо. Поэтому надо упомянуть еще об одном существенном моменте — о необходимости таланта, Божьего дара или хотя бы предрасположения, но скорее всего потребности преобразовать действительность в воображаемые события и ситуации и занести их на бумагу. Талант, по-моему, не является главной причиной того, что происходит впоследствии. Талант — как выхлопная труба, он позволяет выплеснуть наружу — по крайней мере на время — накопившуюся горечь или закипевшие страсти.

Далее, в жизни любого писателя возникают обстоятельства, которые неизбежно ведут к разочарованию, безысходности, отчаянию.

Это прежде всего сама работа, вечные сомнения в своей способности что-либо написать. Самый удачливый беллетрист пребывает сегодня в состоянии постоянной тревоги за свое положение. Что, если завтра его не похвалят, как хвалили вчера?

Затем, с первым литературным успехом, приходят новые сложности, которые серьезно сказываются на творческих биографиях тех, кого можно было бы назвать писателями отчаяния.

Что же происходит?

А происходит то, что первый ранний успех вселяет новые, чаще всего несбыточные надежды, а на деле рано или поздно приводит к меньшему успеху, к упадку популярности, к более взыскательной и требовательной критике, от которой никто не застрахован, и в итоге к ощущению неудачи, даже если твои достижения признаются.

Ничего удивительного: новый талант можно открыть лишь однажды, новая звезда на литературном небосклоне загорается только один раз.

Далее, деньги, точнее, убывающий доход. Даже при высоких гонорарах испытываешь ощущение, что тебе заплатили меньше, чем ты рассчитывал, и меньше, чем ты уже привык получать. Забавно и больно читать писательскую переписку, где значительную часть составляют просьбы о деньгах, иногда душераздирающие — вспомним письма Фицджеральда, умоляющего литературного агента или издателя дать ему взаймы, письма Джеймса Джойса, Конрада, даже Хемингуэя — с просьбой финансировать его очередной развод, вспомним наконец настоятельные требования Диккенса.

Третье, о чем хочу сказать — третье, я не ошибся? — перед пишущим постоянно маячит призрак, что он исписался, призрак истощения таланта и упадка сил. Никто из нас не хочет и не должен повторяться, и если возникает чувство, что ты уже писал что-то в этом роде, — тогда беда.

Четвертое — я, кажется, зациклился на четвертом, прошу прощения (Порху вторит сочувственному смеху), так вот, четвертое и последнее — это неминуемо подкрадывающаяся старость, слабость, замедленность реакций, нежелание строить честолюбивые планы, тем более если честолюбие давно удовлетворено. Преклонный возраст и все, что с ним связано, естественно, не относится к тем из названных мною, кто умер сравнительно молодым.

И наконец, самое последнее. Попробую задаться фрейдовским вопросом: что они… мы все… надеялись приобрести, когда им… нам… впервые засветила надежда стать писателем?

Что бы они… мы… ни надеялись приобрести, они… мы… не приобрели этого сполна, а то, что приобрели, было недолговечно. Дивные сокровенные желания не исполнились, несмотря на литературный успех. Сомнения, одиночество, боль, которые они… мы… пережили, остались при нас. Высокого положения и самоуважения, которые мы рассчитывали сохранить всю жизнь, на всю жизнь не хватило.

И, как это случается со всеми нами, с годами появляется чувство, что ты, твой характер, твоя личность не изменились с тех пор, как начинал, что ты — тот же самый человек, пусть ставший старше, мудрее, опытнее, но в остальном такой же, каким был, так же раним и так же нуждаешься в сочувствии.

Фицджеральд ликовал, читая хвалебные отзывы на своего «Великого Гэтсби», и пал духом, узнав, что книга расходится плохо.

Хемингуэй чувствовал себя на коне от грандиозного успеха «Колокола» и был убит уничтожающими рецензиями.

Кроме того, совершенно неожиданно для нас то тут, то там появляется новый талант, выходит новая книга, внимание критики и публики смещается в ее сторону. Луч прожектора перемещается на другого человека. Мы остаемся в тени, и тогда в душу закрадывается страшное подозрение, что ты вернулся туда, откуда начинал, и остался тем же самым человеком. Только старше.

У нас часто приводят рассказ Фицджеральда о том, как они встретились с Хемингуэем, когда тот был в зените славы, а он сам пребывал в безвестности. Хемингуэй изрекал прописные истины, как авторитет в области преуспеяния, а Фицджеральд — как авторитет в области неудачливости.

Ни Фицджеральд, ни кто другой не мог тогда предположить, что знатоку успеха Хемингуэю суждено впасть в глубочайшую депрессию и закончить жизнь самым неприглядным образом — размозжив себе голову ружейной пулей.

Готовясь к сегодняшней лекции, я случайно наткнулся на отличную книгу «Продолжая рассказ» отличного писателя Джона Барта. Ее герой-повествователь, который преподает в университете теорию и технику прозы, говорит: «Я рекомендую своим студентам читать биографии великих писателей и настоятельно советую не читать заключительные главы… не доходить до конца, до конца творческой биографии».

Почему он этого не советовал? По тем причинам, о которых я говорил. Чаще всего большие писатели плохо кончают, попадая… в литературу отчаяния.

И теперь первый вопрос, который вы мне зададите, как только я закончу: как обстоит дело со мной?

Отвечаю: пока нет, не дошел, слава Богу, до конца.

Потому что вы собрались здесь сегодня. Потому что пока есть такие люди, как вы, которые хотят послушать меня и расспросить о моей работе и обо всем прочем.

И — спасибо вам всем. Благодарю за внимание. Перейдем к вопросам и ответам.

Потом он со смешком вспоминал два вопроса. Первый был такой:

— Мистер Порху, вы пишете давно и, конечно, сталкивались со многими проблемами. Я тоже пишу, правда, недавно, вернее, пытаюсь писать. Мне интересно, что вы делаете, когда не пишется?

Порху ответил не колеблясь:

— Со мной такого не бывает!

Второй — такой:

— В ваших романах много секса. И ваши герои-мужчины часто рассуждают об этом. Вы-то сами часто думаете о сексе?