— Вот тебе и «ха-ха». Конечно, я могу почаще дремать и почаще думать ни о чем. Но это не так интересно.

— Я тоже люблю прилечь днем или помечтать ни о чем. Это приходит с возрастом. Вернее, такова цена, которую приходится платить за то, что зажились на свете. Думаешь, легко, когда тебя уходят?

— У тебя все-таки будет чем себя занять — работой.

— Да. Работой над книгами, которые мне нравятся, а другие редакторы не берут. Почему бы вам с Полли не попутешествовать? Будь у нас такая возможность, мы бы непременно отправились.

— Куда? — презрительно фыркнул Порху. — Ноги моей не будет ни в музеях, ни в соборах. Путешествовать, говоришь? На вилле д'Эсте на Комо я был, в Голубом гроте на Капри был, в Позитано тоже был. Единственные места, куда можно приехать еще раз, — это Капри и Позитано. Погреться на солнышке и полюбоваться хорошенькими женщинами. Пол, ты заметил, как много развелось хорошеньких женщин? Увы, мы теперь старики, им не пара.

— Нет, Джин, меня другое привлекает… Знаешь, все-таки жаль, что ты не нажил состояния на Уолл-стрит. Мог бы сейчас играть в гольф, собирать картины, покупать дома, рассуждать о дорогих сигарах. И конечно, о деньгах, нажитых игрой на бирже.

— Спасибо.

— Мог бы написать еще одну книгу.

— Еще раз спасибо.

— И не тяни. Ты ведь знаешь — опубликуем. Даже если слабая будет. Она не повредит твоей репутации. А если повредит, то не навсегда.

— Это точно. Если и навсегда повредит, но навсегда на пару месяцев.

— Как раз на то время, когда ты будешь загорать на Капри или вилле д'Эсте и глазеть на хорошеньких женщин.

Порху тяжело вздохнул.

— Что ни говори, трудное это занятие — писать. И неблагодарное. В лучшем случае — безрассудное. Ты не слышал о моей лекции, которую я недавно прочитал?

И Порху снова подивился — об этом он когда-то писал в каком-то журнале, — куда подевался Джеймс Джойс после «Поминок по Финнегану»? Везет же некоторым, размышлял он. Этот астматик Пруст успел отдать концы до того, как ему пришлось решать, что писать.

— Как у вас с Полай, — неуверенно и как бы нехотя спросил Пол, — все в порядке?

— Лучше некуда, — удивившись, ответил Порху. — Я плачу по счетам, она ведет хозяйство. Мы давно не ждем никаких сюрпризов. Правда, в спальне бывает волнительно: откроешь ящик комода, а там опять чистое белье. А что?

Пол тоже усмехнулся.

— Плохо.

— Что — плохо?

— Плохо, когда без сюрпризов… А фразу насчет волнительности в спальне прибереги, может пригодиться. Так вот, я подумал, что семейная жизнь — неплохой материал для романа. Особенно твоя. Стареющий писатель и его жена, повествование строится попеременно: то от его лица, то от ее. Меняется точка зрения, сталкиваются взгляды… Не находишь?

— Не нахожу, — быстро возразил Порху. — Кроме того, я уже писал о семейной жизни, и не в одной книге.

— Напиши еще одну! — повысил голос Пол. — Сотни романистов пишут о браке, а мы треплем языками и попусту тратим время. Это же будет другая книга. О чем вы только думаете? Почему каждая новая книга должна отличаться от другой?

— Так уж я устроен, — с наигранной скромностью ответил Порху. — Так уж мы все устроены.

— В таком случае, — сказал Пол, театрально колеблясь, — у меня есть еще одна идея, пожалуй, даже получше. Почему бы тебе не сделать то, о чем ты толкуешь мне почти целый год? Хотя, пожалуй, не сознаешь этого.

— Ты что имеешь в виду?

— Почему бы тебе не написать портрет художника в старости?

— Что-о?!

— Не заводись! У тебя даже имя подходящее. Порху — это же готовый акроним. Пор-трет ху-дожника… ПОРХУ. Знаешь, я как будто вижу титул и броский супер. — Пол мечтательно закатил глаза. — «Портрет художника в старости». — Пол опустил глаза и сжался в кресле, увидев устремленный на него свирепый взгляд. Потом поспешил добавить: — И еще…

— Что еще?

— …и еще, может быть, прямо на титуле подзаголовок: «или Сексуальная жизнь моей жены». Публика дура и доверчива, часть обязательно клюнет. Подумают, что это автобиопорнография. Не исключено, что провернем контракт с Голливудом, которого ты так ждешь…

— И ты тоже.

— …еще до того, как они прочитают. Может, попытаешься?

— Может, покатишься к… матери?

— Ты же просил совета.

— На хрена мне твои советы, — как бы даже брезгливо отвечал Порху. — Мало ли что я говорю, ты это прекрасно знаешь. Мне нужно, чтобы меня хвалили. Это единственное, что мне нужно. Думаешь, я отличаюсь от других? Я скажу, чего действительно хочу, Пол. Скажу то, что от неловкости не говорю даже самому себе. Я хочу увенчать свою творческую биографию нетленкой, шедевром, по-настоящему большой оригинальной книгой, пусть это будет даже маленькая повесть. Я хочу, чтобы меня проводили аплодисментами, под гром оркестра. Как молодого спортсмена, который умер на финише, выиграв забег.

— А кто этого не хочет? Я бы с удовольствием с тобой побежал.

— Поэтому, — продолжал Порху, — я снова выхожу на старт. У меня полдюжины замечательных проектов, не чета твоему.

— Правда? Ты уверен? Полдюжины? Давай, выбери один — и в путь. Какого черта ты медлишь? Хоть попробуй!

Порху молча выслушал.

— И попробую! — клятвенно произнес он с таким энтузиазмом, какого не знал много месяцев. Его решимость подогревалась волнением от вызова, брошенного Полом. Он поднялся на ноги с таким чувством, будто его вытащили из болота, в котором он слишком долго барахтался. — Да, я должен начать. Обещаю тебе, я выдам кое-что совершенно новое и серьезное. Через пару недель у меня будет полный план всей вещи и полсотни первых страниц. Как когда-то, в старые добрые времена, помнишь? У меня голова уже раскалывается от мыслей и в жилах бегут живительные соки! — Улыбаясь во весь рот, Порху продолжал громче и воодушевленнее: — Наверное, я продумаю все до деталей, пока доеду домой. Процесс пошел, слышишь, Пол?

— Ну и славненько. У нас еще есть время.

— Я такое выдам!..

— Буду ждать.

— Вот увидишь!

«— Том!

Нет ответа».

— У, бл-лин, — фыркнул старый писатель. Он больше ничему не удивлялся и начал серьезно подумывать о книге, которую вы только что прочитали.