— Они не понимают, — судорожно сглотнув, произнес он. — Они знают единственный способ. Надо отсюда уйти.

— Да-да, только, пожалуйста, проснитесь.

Он почувствовал руку на своем плече и накрыл ее своей рукой.

— Да, держите меня, — сказал он. — И я со всем отлично справлюсь.

— Конечно, справитесь. Только проснитесь. Голос принадлежал женщине. Англичанке.

Алистер открыл глаза. Тишину нарушало лишь потрескивание огня в камине. Комната была освещена, и он без труда узнал склонившуюся над ним женщину.

— Так-то лучше, — сказала она. — Вы меня узнаете?

— Разумеется. — Он улыбнулся ей. Ему приснился сон — вот и все.

Он испытал огромное облегчение. Он не знал, где находится, но был уверен, что не на небесах, и обрадовался, потому что не был готов отказаться от земных радостей.

Подавив стон, он сжал руку, лежавшую на его плече. Он мог бы поцеловать ее, стоило ему повернуть голову, но не стал этого делать.

— Я, должно быть, заснул, — произнес он. — И мне приснился плохой сон.

— Как вас зовут? — спросила она. Он с недоумением взглянул на нее.

— Как вас зовут? — повторила она. Он смущенно хохотнул.

— Разве вы не знаете меня, мисс Олдридж? Неужели я так сильно изменился? — Он не изменился. Он остался тем же человеком, каким был прежде. Только травмированным.

— Я должна время от времени спрашивать, как вас зовут, — с деловым видом заявила она. — Должна также задавать и другие простые вопросы. Чтобы определить, не пострадал ли ваш мозг.

Ее деловой тон прогнал его тревоги, и ему захотелось прилечь ее к себе и зацеловать до такой степени, чтобы в голове у нее не осталось ни одной разумной мысли. Но он не должен этого делать, потому что… Ах да. Она благовоспитанная девушка, а он истинный джентльмен. После того как он разобрался в этом вопросе, ему в голову пришла вдруг еще одна разумная мысль. Ей не следует находиться здесь в столь поздний час наедине с ним.

Крайне неохотно он отпустил ее мягкую руку, откинулся на подушки и окинул взором слабо освещенную комнату.

— Где ваш отец? — спросил он.

— Час назад я отправила его спать. На него нельзя положиться. Из него плохая сиделка.

— Я не больной, — сказал Алистер. — У меня растяжение лодыжки и, возможно, сотрясение мозга — и все. Причем сотрясение несильное, ведь я помню, как меня зовут, что одежду мне шьет Уэстон, а сапоги — Хоуби. Кстати, сапоги, которые вы разрезали на кусочки, Хоуби сшил всего две недели назад. Шляпы мне делает Лок, а жилеты…

— Достаточно, — сказала она. — Не так уж сильно я заинтересована в том, сколько людей заняты вашей экипировкой. Наверное, это не менее сложный процесс, чем оснащение судна, и имеет для вас такое же значение, как такелаж для капитана Хьюза.

— Вот как? Значит, мой мозг пострадал сильнее, чем мы думали, потому что я отлично помню, как вы не раз упоминали о том, что я элегантно одет.

Она выпрямилась и на шаг отступила от кровати.

— Это просто наблюдение, не более того, — холодно произнесла она.

А вот по наблюдениям Алистера, она, должно быть, собственноручно укладывала волосы, потому что ее прическа не только не претендовала на какое-либо подобие стиля, но и разваливалась. Спутанный пучок медно-рыжих кудряшек свисал до плеча.

Что касается ее одежды, то она либо спала в ней, либо второпях накинула на себя первое, что подвернулось под руку.

Она была в том же платье, что и накануне, только сейчас на ней не было корсета. Это он сразу заметил по тому, как сидело платье и как обрисовывало грудь.

Ему хотелось, чтобы она была в корсете. Чтобы у нее все пуговки были застегнуты и все ленточки завязаны. Он приказывал себе не думать о ее нижнем белье и о ее теле под ним, но не мог. Когда грудь не поддерживалась корсетом, было нетрудно представить себе ее истинную форму и размер.

Он вспомнил, какая тонкая у нее талия, как восхитительно покачиваются при ходьбе бедра.

Все это он мужественно терпел.

Но потом вдруг вспомнил ее руку, мягкую и теплую, которую накрыл своей рукой, и у него перехватило дыхание.

— Вам лучше вернуться в постель, — хрипло произнес он. — Вам вообще не следовало приходить сюда, тем более среди ночи. Это крайне неприлично.

— Что правда, то правда, — согласилась она. — Вы делали такие намеки, что я заподозрила в вас распутника.

— Распутника? — Алистер резко приподнялся с подушек, на что нога и лодыжка отозвались острой болью.

— Но вы с такой легкостью рассказывали мне о своей дорогостоящей танцовщице.

— Это вовсе не означает, что я распутник. Если бы я был… — Он умолк. Если бы он был распутником, то не задумываясь затащил бы ее к себе в постель. Она и понятия не имела о том, как трудно мужчине вести себя как положено джентльмену в подобных обстоятельствах. Посмотрел бы на него сейчас его отец!

Нет, поразмыслив, решил он, пусть уж лучше милорд остается в полутораста милях отсюда.

Тем временем его ничего не ведающая об этом соблазнительница наморщила лоб, видимо, вспомнив о чем-то.

— Моя тетушка Клотильда обычно пишет мне обо всех лондонских сплетнях, и я уверена, что ваше имя упоминалось в ее письмах, — конечно, это было до битвы, в которой вы проявили героизм. Я хочу сказать, что тетушка описывала все скандальные истории, однако имен я не помню, поскольку эти люди мне неизвестны. Но ваше имя там наверняка фигурировало.

Она опустилась в кресло рядом с кроватью и глубоко задумалась.

Алистер вздохнул.

— Не напрягайте вашу память, — сказал он. — Скандалов, связанных с моим именем, было слишком много.

Склонив набок голову, она уставилась на него изучающим взглядом.

Он не привык к тому, чтобы женщины, да и не только женщины, так пристально смотрели на него. Он по-настоящему никого не интересовал. Разве что его элегантная внешность и обаяние. Да и существовало ли что-нибудь ценное за его изысканным фасадом? — поежившись, подумал он.

— Все эти скандалы связаны с женщинами? — спросила она.

— Да, конечно. Однако…

— И сколько же было этих скандалов? В вашем ослабленном состоянии их трудно сосчитать? Не забывайте, вам не следует напрягать мозг.

Ему вспомнился составленный отцом список его прегрешений.

— Семь… нет, если подходить формально, то восемь.

— Формально? — повторила она с непроницаемым выражением лица.

— Один скандал, последний, был связан с двумя женщинами. И случился года три назад.

— Значит, вы перевоспитавшийся распутник.

— Чтобы перевоспитаться, надо сначала стать распутником, а я им никогда не был. Впрочем, это не имеет значения, — раздраженно добавил он. — Разница между мной и распутником может показаться вам чистой формальностью. Возможно, я был не вправе рассказывать леди о своей любовнице. Не понимаю, что на меня нашло. Должно быть, на меня так подействовал чистый деревенский воздух. У меня от него кружится голова.