– У меня нет семьи, – только и ответила я, глядя в его страшные глаза.

Зачем я это тогда ему сказала?

И почему я именно сейчас об этом вспомнила?

– Так что мне ей сказать? Только, не руби с плеча, подруга, – не дала мне Инга ответить даже. – Сначала подумай. Какой бы сволочью она не была, она твоя мать и умирает.

– Скажи ей, где меня искать. Пусть приезжает.

– Хорошо. И, знаешь, я сама ее привезу, пожалуй. Так будет быстрее и лучше. И ты будешь под моим присмотром.

– Как хочешь…

– Когда лучше? Может, сегодня вечером? Я все равно, хотела заскочить к тебе.

Заскочить – это Инга загнула, конечно. Но так, действительно, будет лучше для всех.

– Хорошо, – отозвалась я, все еще не понимая, что именно испытываю.

– Тогда, часов в семь будем. До встречи, дорогая!

В семь… я посмотрела на часы – время приближалось к двенадцати. Сколько же я не видела женщину, которая называла себя моей матерью? Мысленно подсчитала. Получилось ровно десять лет. Не видела, не слышала и думала, что забыла. А сейчас вот она решила про себя напомнить. А вместе с этим и про все остальное, что я вычеркнула не только из своей жизни, но и из воспоминаний.

Я догадывалась, что со мною что-то происходит, что организм дал сбой. Вот и месячные прекратились. С тем случаем, когда меня изнасиловал богатый и избалованный самец, я собственное недомогание не связывала. Да и память моя частично блокировала последовательность событий. А перед этим я ходила в трехдневном шоке. Точнее, я не выходила из своей комнаты. Не ела и почти не пила. Из-за этого меня едва не уволили с работы. Только заступничество Лены и помогло, хоть она даже не догадывалась, что тогда произошло после ее ухода.

Наверное, на нервной почве мой организм и дал сбой – месячные задерживались уже больше, чем на две недели. И меня буквально выворачивало от любой еды. С трудом получалось скрывать от всех свое состояние. Но не заметить, как сильно я похудела, люди не могли, и ото всюду сыпались вопросы, не заболела ли я.

В тот день я приползла домой более уставшая, чем обычно. Объект был тяжелый – забардаченный даже не месяцами, а годами. Такие дома можно долго убирать, прежде чем станет заметен просвет в бардаке. Но мы с девчонками постарались на славу, и хозяева остались довольны. Они нам даже по маленькой премии выплатили. И у меня в кармане завелась лишняя собственная деньга, которую не отдала матери. Впрочем, той было плевать, существую ли я вообще. Она и про деньги вспоминала, когда выпить было не на что. Тогда орала на меня и даже пыталась бить. Но последнее я ей не позволяла. Хватит с меня! Когда она последний раз подняла на меня руку и ударила по лицу, я пригрозила ей, что в следующий раз убью ее за это. Все, больше с кулаками она ко мне не лезла. Бранью покрывала, да, когда вспоминала о моем существовании.

Мать не готовила дома, не убиралась. Да и чаще пропадала где-то вне дома. Все мои деньги, что давала ей, она пропивала. Но оставшихся мне хватало на пропитание. Чем и где питалась она, я понятия не имела.

Спать я легла рано, чувствуя себя больной. Тело ломило, и низ живота особенно. Ноги были словно ватные, и я все списала на усталость. А среди ночи проснулась от ужасной боли. Еле заставила себя встать с кровати. Когда разглядела на простыне кровь, то ужасно испугалась – слишком много для месячных.

Как вернулась мать не слышала, но нашла ее спящей в ее комнате. Первым делом распахнула окно, впуская в комнату ночной воздух и прогоняя спертость, наполненную парами перегара.

– Мам, мне плохо, ужасно болит живот, и кровь идет, – принялась я тормошить ее.

Сначала в ответ раздавались одни мычания, а потом мать посмотрела на меня мутными глазами и рявкнула:

– Иди отсюда! Не мешай спать!

Перевернулась на другой бок и моментально уснула.

Я же отправилась в ванную. Стоя под душем, прислушивалась к себе. Боль постепенно отступала, но еще и но-шпа, наверное, помогла, которую я сунула в рот и проглотила без воды.

Тогда я все-таки подумала, что у меня с такими болями начались месячные. Но когда через три дня они у меня не закончились, как обычно, а выделения не стали менее интенсивными, я заподозрила недоброе, но все еще надеялась на удачу. А еще через день потеряла сознание прямо на работе. Оттуда меня и доставили в больницу, где через какое-то время я узнала, что у меня случился выкидыш на ранних сроках.

Антирезусную сыворотку мне вкололи в больнице, но врач сразу предупредила, что сделали это очень поздно и на всякий случай.

Со второй беременностью развился резус-конфликт, и я была к этому готова, хоть и ужасно боялась.

И во всем этом я тоже винила свою мать, с которой сегодня должна была увидеться.

– Мы подъехали. Куда мне ее вести?

Инга позвонила, как только я вернулась с ужина. Сегодня не получилось отдать должное повару клиники – вся вторая половина дня прошла в нервозности из-за предстоящей встречи. От этого я не находила себе места, не в силах избавиться от мыслей и воспоминаний, и аппетита лишилась напрочь тоже от этого.

– Поднимайтесь ко мне.

– Ты уверена?

– Да.

Не в парке же нам разговаривать, когда вовсю идет время вечерней прогулки. И не в холле точно, под любопытным взглядом ресепшионистки, медсестер и пациенток клиники.

Минуты, что прошли со звонка Инги, показались мне вечностью. Все это время я сидела напротив входной двери, и мне казалось, что весь диван утыкан иглами. Все они вкалываются в мою кожу, и места уколов начинают кровоточить и болеть. И постепенно эта боль подбирается к сердцу. Уговаривала себя не волноваться, ведь в моем положении это вредно, но не получалось.

И вот дверь распахнулась. Сначала я увидела Ингу, а потом уже ту, кого подруга пропустила вперед. Я ее сразу узнала, но как же она постарела! От былой красоты, что все еще хранилась в моих детских воспоминаниях, не осталось и следа. Как и от стати. Мать словно съежилась вся. Она ужасно исхудала и начала сутулиться. А ведь раньше ее осанке могла позавидовать любая танцовщица. Лицо покрывали сетка мелких морщин и пугающая бледность. И только глаза не изменились – светло-карие с золотистыми вкраплениями, взгляд глубокий и властный.

– Здравствуй, Настя!

Голос тоже не изменился, разве что, словно потускнел.

– Здравствуй!

– Настюш, я пойду, прогуляюсь, – проговорила Инга. – Ты мне звякни, ладно?

– Хорошо, – кивнула я, не понимая, о чем буду говорить с матерью, когда мы останемся наедине. Мы же с ней никогда и ни о чем не разговаривали.

Инга ушла, а я кивнула на кресло.

– Присаживайся.

– Кого ждешь? – посмотрела мать на мой живот.