— Вон милорд Дорсет, Генрих. О, бедный Дорсет. Как он болен. Посмотри на него. Он не может идти. Его несут на носилках.

Король проследил ее взгляд и подошел к носилкам, на которых лежала истощенная фигура человека, некогда бывшего чемпионом турниров. При виде больного Генрих почувствовал отвращение.

— Дорсет! — вскричал он.— Что это значит? Я послал тебя с армией и приказом сражаться до победы. Ты возвращаешься с этими... пугалами... и позорным поражением.

Дорсет попытался увидеть, кто это возвышается над ним и кричит на него. Он сказал:

— Где я? Сейчас ночь?

— Ты в присутствии твоего короля,— проревел Генрих.

— Они поднимут мятеж,— пробормотал Дорсет.— Они больше не вынесут. Что, сейчас еще утро?

— Унесите его,— закричал король.— Не хочу больше видеть его предательское лицо.

Носилки подхватили и пронесли дальше.

— Он болен, очень болен,— попыталась сказать Катарина. Генрих взглянул на нее, и она заметила этот характерный прищур его глаз.

— Он еще не так заболеет, когда я с ним разделаюсь!

— Ты не можешь винить его за то, что произошло.

— Тогда кого же еще! — огрызнулся Генрих. Он нетерпеливо огляделся вокруг.— Ну-ка, поставьте виселицы,— прокричал он.— Не одну, а двадцать... сто! Клянусь Всевышним и всеми его святыми, я покажу этим презренным трусам, как поступаю с теми, кто не выполняет моих приказов.

Его лицо исказила ярость. Сквозь сдерживающие путы появился тиран. Эта метаморфоза происходила прямо на глазах королевы. Тщеславный добродушный мальчик становился жестоким эгоистичным мужчиной.

Наблюдавшую за ним Катарину охватили мрачные предчувствия, которые касались не только этих людей, небрежно приговоренных им к смерти.

* * *

Катарина стала перед королем на колени. Страшная ярость, которую она видела на его лице, еще не совсем исчезла. Она проявлялась в его слишком сильно разгоряченных щеках, в пронзительной синеве глаз.

Он с интересом наблюдал за ней, и Катарина внезапно поняла, что могла бы превратить эту трагедию в один из номеров маскарада, которые так его забавляли.

— Генрих,— воскликнула она,— я умоляю тебя пощадить этих людей.

— Что! — прорычал тот.— Да они опозорили Англию! Наши враги смеются над нами!

— Все было против них...

Это оказалось ошибкой. Слабые проблески добродушия, которые она уловила до этого, пропали, и синие глаза вновь грозно глядели.

— Ты хотела бы участвовать в наших государственных советах, Кейт? Ты хотела бы сказать нам, как вести войны?

— Нет, Генрих. Это дело твое и твоих министров. Но климат... и эта болезнь, которой они заболели... как ты или твои министры могли знать, что их постигнет такая катастрофа? Это просто невезение.

— Невезение,— согласился он, несколько успокоившись.

— Генрих, молю тебя, окажи им свое милосердие. На этот раз забудь насмешки твоих врагов. Вместо этого подготовься и покажи им свое истинное мужество. Пусть они знают, что Англию нужно бояться.

— Клянусь Богом, да! — воскликнул король.— Они это узнают, когда я сам отправлюсь во Францию.

— Так и будет. Ваше Величество пойдет с целой армией, а не только с одними лучниками, как отправился Дорсет. Тебя ждут огромные победы... поэтому в своем милосердии и своем величии ты можешь себе позволить посмеяться над своими врагами... и пощадить этих людей.

— У тебя среди них друзья, Кейт. Дорсет твой друг.

— Также и друг Вашего Величества.

Он посмотрел на ее склоненную голову. По плечам рассыпались волосы, эти изумительные волосы, глаза с мольбой устремлены на него.

Она играла свою роль в маскараде, но он этого не знал, ведь маски всегда казались ему настоящими.

Ему доставляло удовольствие видеть ее в такой позе, смиренную, молящую о снисхождении. Он любил ее. Пока что у нее ничего не получалось, но она все еще молода. Когда она подарит ему здорового сына, он простит ей все эти выкидыши. А пока нужно было играть в эту игру.

— Кейт, — проговорил Генрих дрогнувшим голосом,— я отдаю тебе жизни этих людей. Встань, моя дорогая супруга. За измену мне и Англии они заслуживают смерти, но раз ты просишь... такой, как я, разве могу я отказать прекрасной леди в ее просьбе!

Катарина склонила голову, взяла его руку и поцеловала. То, что приходилось играть маскарадную роль в реальности, вызвало у нее тревогу.

В своей штаб-квартире в Логроно Фердинанд, в радостном настроении, совещался с кардиналом Хименесом. Казалось, король сбросил свою немощь — он был опять молодым человеком. Быть может, думал, наблюдая за ним, кардинал, он поздравляет себя с тем, что хотя тело его и слабеет, но разум остается таким же острым и изобретательным, каким был всегда, даже, возможно, стал еще изобретательнее, так как его опыт подсказывает ему все новые пути двурушничества, плетения интриг против своих друзей в то время, как он открыто заявляет о своем к ним уважении.

Хименес, может быть, и посочувствовал бы молодому королю Англии, если бы не был убежден, что все случившееся с ним произошло из-за его собственного недомыслия. Король Англии был, несомненно, хвастун, ищущий легкой славы. Во всяком случае, в Испании он ее не нашел, и один из первых уроков, который ему пришлось получить, заключался в том, что никто кроме глупцов не станет заключать союз с самым алчным и вероломным монархом в Европе — с Фердинандом Арагонским.

Генрих был все еще чересчур сентиментальным; он полагал, что раз он зять Фердинанда, с ним будут обращаться с особым уважением. Как будто для Фердинанда существовало что-то еще кроме его золота и его славы.

— Итак, Ваше Преосвященство, кампания закончена, остается только закрепить наш выигрыш. Жан д'Альбрэ и Катарина бежали во Францию. Пусть там и остаются. Что до меня... у меня больше нет желания продолжать конфликт, и я не вижу, почему бы мне, если Людовик согласен, не заключать с ним перемирие?

— Я ваш зять?

— Пусть этот молодой фат сам ведет свои сражения... если сможет, Ваше Преосвященство. Если сможет!

— Он не получил помощи от союзника, Ваше Величество. Фердинанд прищелкнул пальцами.

— Моему зятю нужно знать, что если он надеется побеждать в сражениях, то не должен посылать в чужую страну армию без соответствующего снабжения.

— Он рассчитывал на обещанную помощь от своего союзника.

— Ее не обещали, уверяю вас. Но мы теряем время. Я слышал, он устроил суд над своими доблестными офицерами и те должны были давать показания, стоя на коленях! Вот, должно быть, было зрелище, а? Он судит их за некомпетентность и за свои ошибки и ошибки своих министров. От виселицы их спасла моя дочь.