Джим вновь очутился вдвоем с Немым Джо на стоянке для персонала.

Вернувшись после рекогносцировки над Флэт-Филдс, он еще сверху увидел Чарли и пса близ посадочной площадки, как будто они никуда оттуда и не уходили. Пес, когда он вылез из машины, выразил свою радость неопределенным помахиванием хвоста, что, по его меркам, равнялось собачьему карнавалу в Рио.

Пассажиры тоже сошли на землю, и группа сразу рассосалась. Суон и Уитекер направились к своему бунгало, а Кловски захватил в плен Чарли. По лихорадочному блеску в глазах Джим понял, что бедный bidá'í не скоро от него отделается. Но тут же усмехнулся, представив себе, как вытягивается лицо сценариста от односложных ответов старика. После краткого отчета Биллу о полете и обмена мнениями о его будущих обязанностях на ранчо, Джим направился к своей машине, намереваясь вернуться в город.

Со всеми одолевавшими его мыслями.

Едва он взялся за ручку, Немой Джо сел рядом и воззрился на него с достоинством английского аристократа, ожидающего, когда шофер откроет перед ним дверь. Широким жестом Джим распахнул заднюю дверцу пикапа, полученного во временное пользование от чиновника банка по распоряжению Уэллса. Ему предлагали другие машины, но, памятуя о недавно обретенном четвероногом спутнике, Джим выбрал именно пикап «рэм».

Немой Джо тут же одобрил этот выбор, щедро полив мочой задние колеса. По сравнению с облезлым «бронко» Калеба «рэм» означал переход в новый статус, а свое одобрение пес привык выражать одинаково. В мгновение ока он перепрыгнул водительское сиденье, устроившись на пассажирском.

– А в кузове, как все собаки, тебе ездить слабо́?

Немой Джо чихнул и не двинулся с места.

Джим заключил, что на собачьем языке это означает «слабо́».

Раздавшийся совсем рядом голос Суон застиг его врасплох:

– Раз с животными беседуешь, значит, стал настоящим индейцем.

Джим повернул голову и увидел ее на тропке, ведущей от кемпинга к стоянке. Она сделала всего несколько шагов, разделявших их, а Джиму показалось, что весь мир кланяется ей и отступает на задний план.

– Чтоб этот пес стал с тобой разговаривать, надо сперва обратиться к его адвокату.

– Этот пес и сам может служить адвокатом кому угодно, особенно там, где я теперь живу.

Суон улыбнулась не на публику – как женщина, а не как актриса. Джим смутился. После ее громадного успеха он никак не ожидал, что она будет держаться с такой естественностью, и уж тем более не думал, что останется с ней наедине.

– Как тебя жених отпускает одну?

Суон пожала плечами.

– Саймон прилип к телефону и компьютеру. Проверяет сведения, пришедшие из Лос-Анджелеса. Это по меньшей мере на час. – Слегка понизив голос, она поглядела на него в упор. – Что, не понравился он тебе?

– В языке навахов редко употребляется слово «вредный». Они предпочитают говорить описательно «мне не годится».

– Он не такой плохой человек, только живет в трудном мире и научился приспосабливаться. Как говорится, с волками жить…

– А ты? Тоже научилась жить с волками?

Он нарочно перебил ее, чтобы подразнить. Ему не понравился ее любовник и не нравилось, что она пытается представить его в выгодном свете.

Суон опять улыбнулась. Джим понял, что эта улыбка только для него, а печаль, засевшую в душе, она оставляет себе.

– Научилась, но не до конца.

Она резко сменила тему, перейдя из мира реального в мир возможного. Как видно, решила проверить, есть ли между ними хоть какие-то точки соприкосновения.

– Я гуляла по ранчо, увидела, как ты выходишь из клуба, и пошла за тобой. Нам бы поговорить с глазу на глаз.

Джиму вовсе этого не хотелось. Встречаться в один день с Аланом и с ней – это, пожалуй, выше его сил. Если сложить их вместе, они составят сто процентов его вины, и ничего не изменится, если он эту вину разделит с ней пополам.

Чтобы уйти от неловкости, он задал ей тот же вопрос, что и много лет назад:

– Как мама?

– Хорошо. Все гнет спину в прачечной. Я уговаривала ее бросить работу и переехать ко мне. Куда там.

Сама того не замечая, она ответила на вопрос почти теми же словами.

– Знакомая ситуация. Мой дед был из той же породы.

– Чарли сказал мне про него. Мои соболезнования.

Джим почувствовал, как что-то окаменело у него внутри.

– Жизнь есть жизнь. Она всегда кончается одинаково, даже у аборигенов.

Единственная истина – большая белая птица. Впрочем, у Ричарда Теначи истин было две. Смерть и измена внука…

По его молчанию Суон поняла, что к нему явились призраки, и воспользовалась случаем, чтобы поговорить о своих:

– Говорят, Алан вернулся…

Джим умудрился только слегка кивнуть, как будто вдруг превратился в памятник.

– И как он?

Суон посмотрела на него в упор. Потом резко отвернулась. По его примеру посмотрела в другую сторону.

И Джим вспомнил, как много лет назад у них обоих вот так же не хватило духу выдержать взгляд друг друга.

В тот день машин на улицах было мало. В такой летний жаркий день что людям делать на улице – хорониться под перголами, искать прохлады в барах?.. Джим в полном одиночестве стоял на узенькой Кингмен-стрит, проходившей у подножия Марсова холма с обсерваторией Лоуэлла[13]. Он привалился к стене из песчаника, под навесом, скрытый от посторонних взглядов за большим красным фургоном. Полчаса назад он вышел из кабинета Коэна Уэллса, и слова банкира еще звенели у него в ушах, а мысли путались, сменяя друг друга.

Затем из материнской прачечной, с опущенной головой, тоже погруженная в свои мысли, вышла Суон. Хотя вокруг не было ни души, она не заметила его приближения.

Когда он тронул ее за руку, она вздрогнула и резко обернулась. Джим заметил, что лицо ее блестит мелкими бисеринками пота, а одежда пахнет химчисткой.

Но ее улыбка заставила его забыть обо всех запахах и выделениях.

– Господи Исусе, Джим! У меня чуть инфаркт не случился!

– Извини.

– Я иногда забываю, что индейцы умеют подкрадываться совсем бесшумно.

– Как мама?

По выражению ее лица он понял, что это больная тема: Суон стиснула зубы и в глазах загорелся бунтарский огонек.