— Ну что, Дэвид, — спрашивает тем временем офицер. — Где, ты сказал, ты живешь?

Я застываю. Руки трясутся так, что с моего куска пиццы сваливается вся колбаса. Я отворачиваюсь, чтобы скрыть набежавшие слезы. А ведь я уже начал надеяться, что он забыл, зачем привез меня сюда.

— Дэвид, — не сдается полицейский, — я ведь правда беспокоюсь за тебя.

Он смотрит мне прямо в глаза, и я не могу отвернуться. Вместо этого я аккуратно кладу кусок пиццы назад в коробку. Офицер попытается коснуться моей руки, и я инстинктивно вздрагиваю. Он замечает мой взгляд и больше меня не трогает. Жаль, что он не умеет читать мысли, иначе он бы услышал, как я молча кричу: «Неужели вы не понимаете? Мама не хочет, чтобы я возвращался, она не любит меня, ей на меня наплевать! Ясно? Поэтому… можете не беспокоиться обо мне, я и сам справлюсь, без вашей помощи! Хорошо?»

Полицейский откидывается на спинку стула и обращается ко мне тихим голосом:

— Дэвид, я здесь, чтобы помочь тебе. Ты это знаешь, а еще я хочу, чтобы ты знал: я буду сидеть с тобой столько, сколько потребуется.

Он наклоняется вперед и кончиками пальцев поднимает мой подбородок. У меня слезы бегут по щекам, из носа течет. Я уже знаю, что выхода нет. И мне не хватает храбрости взглянуть полицейскому в глаза.

— Крестлайн-авеню, сэр, — тихо говорю я.

— Крестлайн-авеню? — переспрашивает он.

— Да, сэр… Крестлайн-авеню, дом сорок.

— Дэвид, ты поступил правильно. Что бы ни случилось, я уверен, мы сможем с этим разобраться.

Я сообщаю полицейскому номер нашего домашнего телефона, после чего он на какое-то время исчезает. А когда возвращается, первым делом принимается за пиццу. Я подбираю старый кусок. Он уже остыл и перестал быть хрустящим. Желудок отчаянно урчит, намекая, что пора бы приниматься за еду, но я ужасно устал и у меня нет сил жевать. Полицейский ободряюще улыбается мне:

— Все будет хорошо.

«Ну конечно! — мысленно отвечаю я. — Откуда вам знать, что в последний раз я чувствовал себя в безопасности и верил, что меня любят, много лет назад?» Мне тогда было пять. Вся семья ждала меня в машине возле детского сада, а я мчался вниз по холму, так что пятки сверкали. Мама стояла у фургона, и ее лицо светилось любовью, когда она кричала мне: «Быстрее, милый! Мы тебя ждем!» Она крепко обняла меня, после чего посадила в машину, и папа снова взялся за руль. Пункт назначения: Рашн-Ривер. В то лето мама научила меня плавать на спине. Мне было страшно, но мама не отходила ни на шаг, пока не убедилась, что я могу спокойно держаться на воде. И я гордо плавал перед мамой, чтобы показать, как хорошо научился. В тот миг я был ее любимым сыном, достойным внимания и похвалы. То лето стало лучшим в моей жизни. И сейчас, сидя в полицейском участке, я прекрасно понимал, что ничего подобного со мной уже не случится. Для меня хорошие времена остались в прошлом.

Офицер смотрит куда-то позади меня. Я оборачиваюсь и вижу, что в комнату вошел отец в одной из своих красных хлопковых рубашек. Его привел сюда другой полицейский.

— Мистер Пельцер? — спрашивает тот, что все это время сидел со мной.

Папа только кивает в ответ. Потом они уходят, закрыв за собой дверь. Хотел бы я послушать, о чем они говорят. Скорее всего, обо мне и о том, какие у меня плохие отношения с матерью. Единственная радость — что она за мной не приехала. Но я и сам мог бы догадаться, что она не рискнет общаться с представителями власти. Для такой грязной работы мама всегда использует отца. Она контролирует папу — точно так же, как контролирует всех остальных. К тому же я понимаю: мама не хочет, чтобы кто-то узнал о нашем секрете. То, как она со мной обращается, — семейная тайна. Но я сижу в полицейском участке, а значит, мама где-то просчиталась. Она теряет контроль. Пытаюсь понять, как это можно использовать. Я обязан продумывать все заранее, чтобы выжить.

Несколько минут спустя дверь в комнату со скрипом отворяется. Я вижу, как папа жмет руку полицейскому. Знакомый офицер подходит ко мне и наклоняется:

— Дэвид, это было всего лишь небольшое недопонимание. Твой папа сказал, что ты рассердился на маму, когда та не разрешила тебе покататься на велосипеде. Из-за такого не стоит убегать от родителей. Поэтому сейчас вы с папой поедете домой, а там ты поговоришь с мамой, и все образуется. Твой отец говорит, что она сходит с ума от беспокойства за тебя.

Затем тон его голоса резко меняется, и он грозит мне пальцем:

— И не смей больше так волновать своих родителей! Надеюсь, ты получил хороший урок. На улице бывает довольно страшно!

Я стою перед полицейским и не верю своим ушам. Не разрешила кататься на велосипеде? Да нет у меня никакого велосипеда! Я и кататься-то на нем не умею! Меня так и тянет обернуться и проверить: может, офицер разговаривает с каким-нибудь другим мальчиком? Но тут я натыкаюсь на папин взгляд. На пустой папин взгляд. И понимаю, что это была очередная выдуманная мамой история. И ей как всегда поверили.

— И еще, Дэвид, — не унимается полицейский, — относись к родителям с любовью и уважением. Ты и не представляешь, как тебе повезло.

Я окончательно теряю способность ясно мыслить. В голове на разные лады звучат его последние слова: «Ты и не представляешь… как тебе повезло…» Я прихожу в себя, когда папа с грохотом захлопывает дверцу машины. Он тяжело вздыхает, прежде чем обратиться ко мне.

— Да господи боже, Дэвид! — начинает он, поворачивая ключ и выжимая педаль газа. — О чем ты вообще думал? Ты хоть представляешь, через что пришлось пройти твоей матери?

Я резко поворачиваюсь к отцу. Через что ей пришлось пройти? А как же я? На меня что, вообще всем наплевать? Хотя… внезапно мне в голову приходит неожиданная мысль. Может быть, она сдалась? Может, она действительно беспокоилась за меня? Поняла, что зашла слишком далеко? На секунду я представил, как мама рыдает у папы на руках и без конца спрашивает, где я, жив ли я. Вот мы приезжаем домой, она бежит к нам навстречу, вся в слезах, обнимает меня, целует, говорит, что больше никуда не отпустит. Я почти слышу, как она произносит те три слова, в которых я отчаянно нуждаюсь последние годы. И я готов сказать ей в ответ четыре, которые все это время держу в себе: «Я тоже тебя люблю!»

— Дэвид! — Папа хватает меня за руку. Я подскакиваю от неожиданности, ударяясь головой о крышу машины. — Ты хоть представляешь, что она творила после того, как ты ушел? Мне нет ни секунды покоя в этом доме! Ради бога, после того как ты ушел, там начался настоящий ад. Почему ты не можешь держаться подальше от неприятностей? Почему не можешь хотя бы постараться сделать ее счастливой? Всего-то надо не попадаться ей на глаза и делать, что она попросит. Разве это так много? Ну ради меня-то ты можешь это сделать? Ради меня? — Папа срывается на крик, и у меня мурашки бегут по спине.