“Брауни”, в нужный момент подменяет фотоаппарат миссис В. фотоаппаратом “Брауни”. Она убита. К ней бросаются. Он бросает ее фотоаппарат, подбирает свой. Позже детский аппарат исчезает… Или – идея инсулина».

А через два года, 1 сентября, Агата включает на кухне радио – и слышит уверенный, спокойный голос премьер-министра Невилла Чемберлена: «Теперь, коль скоро мы свой выбор сделали, я знаю, что вы проявите спокойствие и отвагу». Спустя полгода, в мае 1940-го, когда Вторая мировая война идет уже полным ходом, Уинстон Черчилль, сменивший Чемберлена на посту премьера, скажет резче, определеннее, правдивее: «Мне нечего вам предложить, кроме крови, тяжкого труда, слез и пота». Никаких иллюзий.

Глава девятая

Как хорошо начинался год

А как хорошо начинался год! К концу лета Гринуэй был окончательно перестроен, отремонтирован, обставлен. Мэллоуэны, как в свое время Миллеры в Эшфилде, устраивали приемы на подстриженной лужайке перед домом.

Осенью, только война началась, были изданы «Десять негритят» – американский издатель, дабы его не обвинили в расизме, название изменил, однако и под новым, довольно нескладным названием («И не осталось больше никого» – «And Then There Were None») роман шел в Штатах на ура. Руперт Харт-Дэвис в напечатанной в «Spectator» рецензии расхвалил «Негритят» до небес, назвал книгу «абсолютным шедевром». «Более сложной, запутанной тайны убийства у Агаты Кристи еще не было», – вторила британскому журналу «New York Times». Гордилась своим достижением, против обыкновения, и сама Агата:

«Расстались с жизнью десять человек, прежде чем стало понятно, кто убийца, – пишет она в «Автобиографии». – Книга далась мне с большим трудом, я долго над ней раздумывала и, надо сказать, осталась довольна тем, что получилось. Тайна запутанна, а объяснение – просто, ясно и логично… Приняли роман хорошо, но по-настоящему радуюсь только я, ведь я знала лучше любого критика, чего мне эта книга стоила».

Совокупный тираж многократно переиздававшегося романа непредставим – более миллиона экземпляров!

Но долго радоваться жизни, своим творческим достижениям тридцатых годов не пришлось. Война вступает в свои права. На Лондон чуть ли не каждую ночь сыплются бомбы; затемнение, пронзительный, ноющий вой сирен, неанглийское словечко «blitz» у всех на языке. Пострадал, и сильно, дом на Шеффилд-террас: бомба взорвалась на противоположной стороне улицы, взрывной волной были разрушены подвал и третий этаж особняка, а первый и второй почему-то остались целы. Как заметил майор Портер в романе Кристи «Прилив»: «Странное дело эти взрывы, никогда не знаешь, что они наделают»[24]. Оставаться в доме было нельзя – и Мэллоуэны перебираются в небольшую квартирку в Хэмпстеде на Лон-роуд, где Агата (она опять, как четверть века назад, пошла в госпиталь медсестрой) проживет всю войну.

В одиночестве, без Макса. Сначала муж, человек сугубо штатский, попытался было вступить в армию, однако взят не был: отец – австриец. По той же причине не взяли его и в Уайтхолл арабистом. А вот в Службу добровольной помощи (Home-guard) приняли охотно: Макс вытаскивает из-под завалов убитых и раненых, тушит зажигательные бомбы, помогает войскам береговой охраны задерживать подрывников, разведчиков и диверсантов противника, а также дезертиров, «головорезов, которые, – говорил болтливый старикан в романе Кристи «Объявлено убийство», – рыщут по стране, как волки»[25].

«У некоторых жен подобная ночная деятельность мужей по защите родины вызывала подозрение», – вспоминала Агата. К Службе добровольной помощи она относилась не без некоторой иронии, называла немолодых, безоружных патриотов, которые с похвальным энтузиазмом, но не слишком споро выполняли свой долг, «опереточным войском».

Не прошло, однако и полугода, как оперетта обернулась бытовой драмой: Макса, ориенталиста, хорошо знавшего арабский и тюркские языки, сначала отправляют в восточную Турцию, в пострадавший от землетрясения Эрсинкан, где он работает в Англо-турецком комитете спасения под руководством профессора Гарстанга, основателя Британской школы археологии в Анкаре, а потом – на Ближний Восток, заниматься «разведдеятельностью» в королевских ВВС. В самом же конце войны он переезжает в Триполи: теперь Макс Мэллоуэн – советник по делам местного населения.

С мужем Агата расстается даже не на месяцы, а на годы, однако общение, вновь эпистолярное, продолжается, не прерывается ни на неделю. Вместе с письмами посылает ему книги: двухтомник Геродота, предисловие к «Потерянному раю», только что вышедшие переводы из древнекитайской поэзии. Письма Макса – подробные, описательные – больше похожи на деловые отчеты. Письма Агаты – эмоциональные, непосредственные, веселые и печальные одновременно.

Она охотно делится с мужем своими увлечениями – например, театром, к которому ее приохотил близкий друг Макса Стивен Глэнвилл: он Агату опекает, водит ее на спектакли, читает ее рукописи, бывает у нее дома.

«Думаю, ты не знаешь, что ничто так не отвлекает от жизни, как сцена. Это мир в себе, и актеры думают только о себе и своих ролях, о том, какая роль им достанется и что они наденут… Я теперь погрузилась в театральный мир и называю всех этих жутких людей “дорогой”, “дорогая” – как и они меня».

Шекспир – тоже заслуга Глэнвилла: раньше Агата в любви к Барду была не замечена. Теперь же она рассуждает в письмах мужу об Отелло, Дездемоне, Гамлете, Ричарде III:

«Дурные люди вроде Ричарда не знают, что они дурные. Все считают себя хорошими – и плохие, и хорошие. Так уж устроен человек».

Скучает без мужа – и от него это не скрывает:

«Раз я пишу тебе такие нежные любовные письма после стольких лет совместной жизни – значит, жизнь я прожила не зря, жена из меня получилась. Как же я теперь непохожа на то несчастное, жалкое создание, которое ты встретил в Багдаде! Ты сделал для меня всё что мог».

Жалуется на литературные неудачи:

«Пусть Глэнвилл только попробует сказать, что моя книга («Смерть приходит в конце». – А.Л.) никуда не годится. Врожденный такт не даст ему сказать такое. Написала половину и совершенно отчаялась – впрочем, так всегда бывает, когда доходишь до середины. Пожаловалась Стивену, что ничего не получается, – и всё из-за него. Розалинда прочла роман и сказала, что он совсем не плох. Похвала Р. дорогого стоит, правда ведь? И я стала писать дальше – и дописала!»

Пересказывает Максу свои сны и обижается, что тот не реагирует. Обиду, впрочем, тут же обращает в шутку:

«Дорогой профессор Мэллоуэн,

до нашего сведения дошли слухи, что Вы отрицательно относитесь к снам. Вы ведь наверняка слышали о знаменитой Книге снов Наполеона… Предлагаем вашему вниманию Книгу моих снов… Надеемся в ближайшее время издать эти сны в серийном оформлении и расчитываем, что Вы станете нашим постоянным подписчиком.

Ваша

Спящая красавица».

Ушел воевать в составе Королевских валлийских стрелков и ее зять, тридцатилетний Хьюберт Причард.

В июне 1940 года Розалинда в патриотическом порыве