ГЛАВА 11

Как я могла сказать ему так, чтобы он выслушал или понял, когда я говорила ему раньше? Что это было потому, что я любила его, а он любил меня, но слова… слова, казалось, не имели никакого значения.

И я не знала, поэтому ли я сделала то, что сделала дальше. Если бы это было для того, чтобы достучаться до него, как я делала раньше, или если бы это было вызвано болью, которая поселилась глубоко во мне, или если бы это была просто моя безрассудная импульсивность, которая действовала по мантре сначала действовать, а потом думать.

«Почему» не имело значения, когда я потянулась к его рту. Всё, что я сделала, это почувствовала, что это правильно, хотя он угрожал либо убить меня, либо посадить в клетку, и я действительно хотела ударить его в сердце раньше. Серьёзно. Ни в одном нормальном мире всё это не было бы даже отдалённо нормально. Конечно, не то, что я собиралась сделать. Я делала много странных вещей, но это… всё это было ненормально. Мы не были нормальными, и нормы, правила и ожидания здесь не были чёрно-белыми. Они были серыми, и мы тонули в этом, но я знала, когда он поцеловал меня раньше, что всё ещё была часть Зейна, которая узнала меня, узнала нас и всё, что мы значили друг для друга. Достижение этой части Зейна того стоило.

В тот момент, когда мои губы коснулись его, я вздрогнула, он вздрогнул. Поцелуй… не было ничего похожего на то, что было в парке. В нём не было ни робкого подталкивания, ни надежды. Он был там, и его реакция была мгновенной.

— Я… Ты нужна мне, — сказал он хриплым голосом.

— У тебя всегда есть я, Зейн.

Его губы прижались к моим, и поцелуй имел вкус воды и зимней мяты, знакомый, но незнакомый.

И этот поцелуй, прикосновение его губ, его языка… всё быстро стало чем-то большим, чем-то более глубоким и жёстким. И всё это быстро вышло из-под контроля.

Его рука обвилась вокруг меня, а моя обвилась вокруг его шеи. Я оттолкнулась от стены, прижимаясь к нему, а затем он прижал меня спиной к стене, вес и ощущение его тела рассеивали любые мысли, прежде чем они могли сформироваться. Мои пальцы погрузились в мокрые пряди его волос, и его рука была под водой, скользя по моему бедру под плавающими краями рубашки и дальше, точно к тому, что привлекло его внимание ранее. Моя спина выгнулась, когда сдавленный звук сорвался с моих губ.

Звук был украден сводящим с ума и головокружительным поцелуем и потерян во всех тихих звуках, которые последовали за ним. Жар обжёг меня изнутри, согревая его кожу и разжигая огонь в моей крови. Я подняла ноги и обвила их вокруг его талии, покачиваясь на нём, пока мы целовались и целовались, пока у меня не перехватило дыхание, и я не остановилась на этом. Это была первобытная потребность, которая вела нас, та, которая выходила за пределы физического, и это было похоже на танец, опасно близкий к краю, то, как его язык двигался с моим, как его руки исследовали и задерживались на выпуклостях и впадинах моего тела, двигаясь по обнажённой коже, а затем ниже, скользя под хрупкими барьерами одежды. Его рука сжималась и разжималась там, побуждая меня двигаться, но я не нуждалась в уговорах. И это было очень похоже на то, как я сейчас наклонилась над этим краем, то, как я схватила его за кожу, за плечи, за руки, пытаясь приблизить его, и то, как я двигалась и извивалась, прижимаясь к нему, пока пульсирующая боль не стала чем-то настолько острым, что было почти больно.

Затем мы падали, кувыркались и кружились над этим краем.

И не было никакого пути назад от этого, от него, и независимо от того, каков будет результат, я бы не хотела этого. Я не пожалею об этом, потому что это был он. Это был Зейн, который обнимал и дотрагивался до меня, и это он создал напряжение глубоко внутри меня. Эта спираль уже затягивалась и скручивалась, когда он оторвал меня от стены бассейна, когда его огромное давление толкало всё глубже и глубже, пока его бёдра не встретились с моими. Было мгновение дискомфорта, шок от полноты, который заставил меня напрячься и задохнуться в его рот, но это был Зейн, который держал себя неподвижно, и был рваный звук, который исходил из его рта. А потом он пошевелился. Мы двигались, и не было ничего медленного, когда мы брали друг друга.

И его губы не отрывались от моих. Я не переставала целовать его, даже когда наши тела соприкасались, не сейчас, когда они качались вместе, и когда спираль распалась, выпуская поток пульсирующего, интенсивного удовольствия, мои крики падали на его губы, когда он содрогался вокруг меня, во мне.

И только когда безумие отступило, спустя много времени после последней дрожи, сотрясающей наши тела, наши губы, наконец, разомкнулись. Я промолчала. Он тоже, но всё ещё прижимал меня к себе, скрестив руки на моей спине, и я всё ещё сжимала его плечи. Он переместился, проведя своим лбом по моему, прежде чем опустил его на моё плечо. Его губы коснулись кожи там, и последовал мягкий укус.

Пульс замедлился, я открыла глаза. Первое, что я заметила, было его крыло. Оно было так близко к моему лицу, что я могла видеть, что каждая чёрточка перьев на самом деле была несколько меньше. Я могла видеть тонкую сеть вен, сияющих изяществом.

Я подняла руку. Кончики моих пальцев коснулись пушистой мягкости…

Он вскинул голову, и его рука была ещё быстрее. Он схватил меня за запястье, оттягивая мои пальцы назад.

— Не надо, — предупредил он, обнимая меня другой рукой. — Они…

Моё сердце снова заколотилось.

— Они что?

Его глаза изучали мои, но он долго ничего не говорил. Он просто обнимал меня, казалось, целую вечность.

— Теперь я знаю, — сказал он. — Почему я пришёл к тебе. Дело вот в чём.

Была искра надежды, но затем мои глаза сузились.

— Это не то, что мы только что сделали.

— Нет?

Его рука снова напряглась, крепко прижимая меня к себе и заставляя меня ахнуть.

— Дело вот в чём.

Выражение высокомерия появилось на его лице, но быстро исчезло, когда его лоб вернулся к моему.

— Это нечто большее.

Надежда тогда не просто вспыхнула. Она ревела, как костёр.

— Это нечто большее.

— Я