В изложении самой Аншютц события, происходившие на рубеже 1971–1972 годов, развивались следующим образом:

Поэт был прав.

Родственники со стороны невесты

Поэт был прав: это действительно был Комитет государственной безопасности СССР. Только он мог заставить сотрудников ОВИРа проявить беспрецедентную инициативу по фактическому стимулированию выезда советского гражданина в Израиль при отсутствии каких-либо начальных действий с его стороны, предусмотренных процедурой оформления разрешений на эмиграцию[223].

И Бродский, и Аншютц, несомненно, понимали, что процесс регистрации интернациональных браков находится под контролем КГБ, – отсюда те меры предосторожности (стремление избежать прослушки, оперативность действий), которые они предприняли с целью не позволить органам госбезопасности узнать об их плане раньше времени. Они были готовы и к тому, что государство сделает все возможное, чтобы затруднить процедуру оформления их брака: на этот счет в загсах существовали многочисленные внутренние инструкции, позволявшие до бесконечности затягивать процесс оформления – в основном за счет требования дополнительных справок и документов. Более того, они уже начали борьбу за свой брак: после отмены назначенной в загсе даты регистрации Бродский, по информации его отца Александра Ивановича, переданной 20 мая Томасу Венцлове, обратился в Верховный Совет СССР (или РСФСР) с письмом о нарушении своих прав.

Можно, однако, с уверенностью сказать, что ни тот ни другая не ожидали такой реакции, какая последовала в виде телефонного звонка Пушкарева из ОВИРа утром 10 мая.

И Карл, и Эллендея Проффер считали, что решающую роль в фактическом выдворении Бродского сыграл визит президента США Ричарда Никсона в СССР 22–30 мая 1972 года (это же мнение поддерживал в разговоре с Соломоном Волковым и сам Бродский). По их мнению, высылка Бродского была осуществлена в рамках «очистки» Ленинграда от «нежелательных элементов»[224]. Эта версия не выдерживает критики: Бродский выехал из страны после отъезда Никсона и, в частности, после его приезда в Ленинград 27 мая (когда президент США, между прочим, открыл то самое первое после революции генконсульство США в Ленинграде, с руководителем которого Калвером Глейстином Кэрол Аншютц советовалась по поводу брака с Бродским); никто не ставил перед ним задачи непременно уехать до приезда Никсона – вся эпопея оформления бумаг и выдачи разрешения спокойно разворачивалась на фоне визита. Причины, следовательно, надо искать в другом.

Теоретически у КГБ было несколько опробованных сценариев, позволявших нейтрализовать отрицательные, с их точки зрения, последствия брака такого пусть не открыто враждебного, но откровенно нелояльного элемента, как Бродский, с гражданкой США. Во-первых, можно было, как уже говорилось, бесконечно затягивать процесс оформления брака (пользуясь, скажем, тем, что срок пребывания Аншютц в СССР ограничен). Во-вторых, в том случае, если пара проявит упорство, можно было в конце концов отказать ей в регистрации. В-третьих, можно было, зарегистрировав брак, не давать Бродскому разрешения на выезд к жене[225]. Наконец, можно было, аннулировав визу, выслать из Ленинграда Кэрол.

По каким-то причинам ни один из этих сценариев в данном случае не представлялся КГБ удобным.

Ответ, как ни удивительно, находится в биографии потенциальной невесты Бродского.

Кэрол Аншютц – о дна из четырех дочерей Норберта Ли Аншютца (Norbert Lee Anschuetz; 1915–2003)[226]. В период ее стажировки в Ленинграде он занимал пост представителя «Ситибанка» в Нью-Йорке по международным связям. Тем не менее отнюдь не его заметное положение в интернациональном бизнес-сообществе (в дальнейшем он станет вице-президентом «Ситибанка», а с 1984 года – президентом Trans World Transactions, Inc.) явилось фактором, сыгравшим определяющую роль в истории несостоявшегося замужества его дочери. Подполковник армии США, с 1946 по 1968 год Норберт Аншютц был сотрудником Госдепартамента США, сделав в этом учреждении выдающуюся карьеру. Став офицером 1-го класса в 40 лет, в возрасте 55 лет он ушел в отставку с позиции второго человека (minister-counselor) в одном из важнейших американских посольств – в Греции, где он работал с 1964 года (в 1967-м он стал почетным гражданином Афин). В начале 1950-х Аншютц работал в Греции, потом был переведен в Юго-Восточную Азию (1954–1956), затем в Египет (1956–1962). Во время Карибского кризиса работал заместителем посла в Париже (1962–1964). В обширном интервью, которое Аншютц дал в начале 1990-х в рамках проекта по устной истории американской дипломатии, он подробно рассказывает о своей службе[227]. Для нас тут существенно одно: с конца 1940-х годов Норберт Аншютц был активно вовлечен в деятельность по противостоянию СССР и советскому влиянию. Аншютц был высокопоставленным сотрудником Госдепа, но дополнительное понимание специфики его службы дает такое, например, признание интервьюеру: «На протяжении всей моей карьеры я имел отличные отношения с ЦРУ и его представителями». Для того чтобы читатель понял уровень коммуникаций Аншютца, приведем фрагмент, касающийся его перехода из Госдепартамента в «Ситибанк»: «…я встретил Джорджа Мура, главу „Ситибанка“ и провел с ним уикенд на яхте [президента Египта] Насера. Я помню, что был в Новом Орлеане, когда моя жена позвонила и сказала: „[миллиардер Аристотель] Онассис хочет, чтобы ты ему позвонил“. Я позвонил, и он сказал мне: „Свяжись с Джорджем Муром, он хочет дать тебе работу“».