— Лоретта, — сказал я, когда священник покончил с формальностями. — Над тобой тяготеет обвинение в чародействе и тройном убийстве. Согласна ли ты с каким-то из обвинений?

— Нет, — ответила неожиданно сильным голосом и глянула на меня.

Глаза ее были полны синевы.

— Знала ли ты Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдорффа и Петера Глабера?

— Да. Все трое хотели взять меня в жены.

— Отписали ль что-нибудь в твою пользу в завещаниях?

Минуту молчала.

— Ты поняла вопрос?

— Да, — ответила. — Я получила комплект серебряных столовых приборов от Бальбуса. Четыре вилки, ножи и ножички для фруктов.

— Это всё?

— Дитрих записал на меня сивую кобылку, но его сын ее не отдал, а я не требовала.

Я, конечно, знавал людей, которые убивали из-за пары хороших сапог, но как-то не верилось мне, что Лоретта способна сгубить троих людей ради набора столового серебра. Сколько он стоил? Может, тридцать пять…

— Ничего больше?

— Ничего, господин.

— Покушались ли они на твою честь, угрожали ль тебе?

— Нет… — будто легкая усмешка мелькнула на ее губах, — конечно же нет.

Конечно же. Уж не думаете ли вы, что красивая молодая женщина добровольно лишилась бы трех влюбленных и соревнующихся друг с другом богачей (по крайней мере, богачей по местным меркам)? Кто станет резать курицу, несущую золотые яйца?

— Получала ли ты от вышеназванных Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдорффа и Петера Глабера подарки? Ценные предметы или деньги?

— Да, — ответила она. — Дитрих оплатил долги моего умершего мужа, от Бальбуса я получила золотое колечко с изумрудом, платье из адамашки и шерстяной плащ с серебряной застежкой, Петер мне купил…

— Довольно, — прервал я ее. — Кто-то из них требовал вернуть подарки?

— Нет… — Снова тень улыбки.

Я глянул на ксёндза и бургомистра. Священник сидел насупленный, поскольку понимал, в какую сторону движется следствие; бургомистр же выслушивал все с глуповато раззявленным ртом.

— Слышала ль ты о чародействе, Лоретта?

— Да.

— Знаешь ли, что применение чар суть смертный грех, каковой карается на земле Святым Официумом, а после смерти — Всемогущим Господом?

— Да.

— Знала или знаешь кого-то, кто накладывал бы чары и проклятия?

— Нет.

— Можешь ли объяснить, отчего твои ухажеры, Дитрих Гольц, Бальбус Брукдорфф и Петер Глабер, умерли в мучениях, а из тел их выползли белые черви?

— Нет.

— Были ль у тебя волосы или ногти кого-то из них?

— Нет!

— Лепила ль ты куклы из воска, что должны были означать этих людей, или вырезала таковые из дерева либо же иных материалов?

— Нет! Нет!

— Молилась ли об их смерти?

— Нет, господи боже!

Говорила правду. Уж поверьте мне. Хороший инквизитор это мигом поймет. Может, и сложнее разобраться, когда дело касается хитрого купца, просвещенного священника или мудрого дворянина. Но никто не сказал бы, что Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, не распознал бы лжи в словах простой мещанки из занюханного городка.

— Нашли ли в доме обвиняемой запрещенные предметы? Те, что могли бы служить для проклятий и колдовства? — повернулся я в сторону ксёндза и бургомистра, хотя и так знал ответ.

— Нет, — ответил священник за них обоих.

— Объявляю перерыв в допросе, — сказал я. — Отведите обвиняемую в камеру.

Стражник развязал Лоретту, на этот раз чуть более осторожно, чем прежде, а мы поднялись наверх. Я приказал Курносу, чтобы налил мне пива, и как следует отхлебнул.

— Ваши обвинения рушатся, словно карточный домик, — сказал им, а Курнос позволил себе коротко хохотнуть. — Но кто-то в вашем городке действительно балуется колдовством…

Бургомистр отчетливо позеленел. И неудивительно. Никто не хочет иметь по соседству колдуна, разве что колдун этот как раз жарится на костре. Да и тогда, поверьте мне на слово, он останется опасным.

— И наверняка с вашей щедрой помощью, — в голосе моем не было и капли иронии, — удастся нам выяснить, кто это. Но прежде чем я буду готов поклясться своей репутацией, что это — не Лоретта Альциг, мне нужно обыскать ее дом. Вернее, то, что от ее дома осталось…

— Обыс-обыс-обыс… — начал бургомистр.

— Знаю, что обыскали, — ответил я, — и даже верю, что нашли там всякие ценные предметы. Но я все же загляну туда еще раз. Первый, — оглянулся на близнецов, — идешь со мной и Курносом, а ты, Второй, можешь напиться в гостинице.

— Спасибо, Мордимер, — сказал он, хотя, как и я сам, понимал, что питие в гостинице тоже дело, и непростое.

* * *

У Лоретты Альциг оказался двухэтажный деревянный дом с широкими окнами, теперь рамы в них печально свисали, выбитые. Дом был с оградой, слева от него я приметил вытоптанные грядки, на которых некогда росли цветы и травы. Двери были полуоткрыты, внутри царили разруха и отчаяние. Отсюда не только вынесли все ценные предметы (я видел следы от ковров, гобеленов, ламп), но и уничтожили то, что вынести не сумели. Сломанные кресла, порубленный топором стол, вырванные косяки дверей… Что ж, даже если Лоретта покинет тюрьму, возвращаться ей будет некуда.

— Мило, мило, — сказал я, а бургомистр скорчился под моим взглядом.

— Вы остаетесь снаружи, — приказал, глядя на священника и бургомистра. — Первый, за мной.

Проверили мы весь дом. Спальню, из которой пытались вынести кровать, а когда не удалось — просто порубили в щепу. Кухню — пустую, с полом, устланным черепками битой посуды. Чердак, полный паутины.

— Ничего, Мордимер, — сказал Первый. — Ничего здесь нет.

— Пошли поглядим подвал, — сказал я.

Дверка в подвал находилась рядом с кухней, в каморке со стенами и полом, черными от угля. Я дернул за металлическую рукоять, и дверка, ужасно тяжелая, приподнялась со скрежетом. В темноту вели старые деревянные ступени. Я послал Первого за лампой, и в ее мигающем свете мы спустились вниз. Подвал был большим, состоял из коптильни и склада, наполненного углем и ровно порезанными полешками. Первый с закрытыми глазами медленно шел вдоль стен, ведя пальцами по их поверхности. Я не мешал ему вопросами, поскольку знал, что он должен сконцентрироваться. Лишь концентрация поможет Первому в поисках того, что я искал.

— Ес-с-сть, — наконец произнес удовлетворенно. — Здесь, Мордимер.

Я приблизился и взглянул на стену.

— Ничего не вижу, — пожал плечами, но тот не заметил, поскольку стоял ко мне спиной.