Перед походом семьи членов экипажа передают командиру подлодки Кену Биллеру сверток размером с коробку для обуви, и в тот вечер, когда субмарина проходит ровно половину пути, в Вечер Половины Пути, Биллер раздает эти свертки подчиненным. Жена Смита приготовила мужу семейные фотографии, вяленое мясо и игрушечный мотоцикл — своеобразное напоминание о мотоцикле, который у него есть на берегу. Грег Стоун получает наволочку с фотоизображением своей жены Келли. Жена Биллера дарит ему фотографию любимой собаки и его коллекции оружия.

В тот же вечер можно выставить на аукционные торги любого из офицеров. Вырученные деньги поступают в Фонд Отдыха, и офицеры, получившие меньшую сумму, несут вахту за своих товарищей, собравших более крупные суммы. Еще одна традиция Вечера Половины Пути — аукцион пирогов. Победитель получает возможность вызвать приглянувшегося ему офицера сесть в кресло перед всем экипажем и отшлепать его пирогом.

Весь экипаж называет баталера Смита «Отбивной», потому что золотое шитье на петлицах изображает что-то вроде дубовых листьев, которые больше похожи на свиную отбивную. Командира подлодки Келлера называют «Коб». Старпома Хенлона — «Боссом». Главный по камбузу, Лопни Беккер, — «Хозяин кормушки». Вместо того чтобы сказать, что ты посмотрел фильм, здесь говорят так: «запалил киношку». Дверь здесь не дверь, а люк. Шапка — «покрышка». Ракета — «бумер». В обновленном и политкорректном ВМФ темно-синие комбинезоны, которые в походе носят матросы, больше не называются «ползунками». Матросов, занятых на камбузе, более не рекомендуется называть «камбузными ловкачами». Колбаса более не «ослиный член». Равиоли — не «подушки смертника». Тосты с говяжьим фаршем запрещено именовать «говном на палочке», тушенку — «задницей бабуина».

Официально все это под запретом. Тем не менее выражения по-прежнему в ходу.

Гамбургеры и чизбургеры на подлодке остаются, как и на суше, «жрачкой». Пирожки с курятиной — «цыплячьими колесами». Койки по старинке называют «банками». Сортир — «гальюном».

Еще один важный вечер в походе называется «Хефе-кафе», что в переводе с испанского — «кафе шефа». В этот вечер офицеры стряпают для матросов. В камбузе выключают свет, и вместо свечей на столиках членов экипажа ожидают светящиеся в темноте люминесцентные палочки. В такой вечер появляется даже метрдотель.

Для отправления религиозных культов на борту подлодки из числа членов экипажа выбирают тех, кто может проводить католические или протестантские службы. На Рождество в каютах развешивают гирлянды и устанавливают синтетические елочки. Офицерскую кают-компанию и столовую украшают снежинками и гирляндами.

Когда уходишь в море на борту «Луизианы», подлодка становится твоей жизнью. Экипаж живет по восемнадцатичасовому графику. Каждая вахта длится шесть часов. Шесть часов ты свободен от вахты и можешь отдыхать, заниматься тренировками или заочным образованием при помощи компьютера. Примерно один раз в неделю ты спишь восемь часов, а не шесть. Средний возраст подводников — двадцать восемь лет. Из каюты ты отправляешься в «гальюн», одевшись в одни лишь шорты и обмотавшись полотенцем. Все остальное время моряки ходят преимущественно в комбинезонах.

Офицеры живут по круглосуточному графику. В походе не принято отдавать офицерам честь.

— Поскольку мы все оказались в замкнутом пространстве, — говорит лейтенант Смит, — то мы становимся одной семьей, и отношения между нами и членами экипажа складываются почти что родственные.

Смит показывает на Устав корабельной службы, висящий в рамке на стене столовой, и говорит:

— У матроса может прекрасно пройти вахта, но если он приходит сюда, а еда паршиво приготовлена, посуда плохо подогрета, нет здоровой домашней обстановки, мы можем самым настоящим образом изгадить ему этот хороший день.

В последний день похода всех охватывает тоска по родине. Спать не хочется. Хочется лишь поскорее вернуться домой. В таких случаях всегда показывают больше кинофильмов, экипажу круглосуточно подают пиццу и всевозможные закуски.

На берегу жены моряков и «большие шишки» разыгрывают лотерею — «первый поцелуй». Все деньги, полученные от аукционной продажи пирожков и от лотереи, поступают в фонд празднования возвращения экипажа домой.

А в тот день, когда «Луизиана» возвращается на берег, моряков на причале встречают родные и близкие с транспарантами и флагами. Первым на берег сходит командир, чтобы доложить о прибытии командующему эскадрой, но после этого… объявляется победитель лотереи, и выбранные таким образом мужчина и женщина целуются прямо перед собравшимися. Публика громогласно чествует победителей.

Постскриптум

Эмми Экерт, фотографу, делавшей снимки к этому очерку, пришлось немало похлопотать, пройдя по многим коридорам власти, прежде чем получить разрешение на публикацию фотографий в журнале «Нест». Она меня предупредила, что поскольку «Нест» считается «дизайнерским» журналом, то руководство ВМФ серьезно озабочено тем, что значительную читательскую аудиторию составляют геи, а очерк станет пространным отчетом о гомосексуальных отношениях в интерьерах подлодки.

Эмми подчеркнула, что я ни за что не стану говорить вслух на тему анального секса на подводных лодках. Забавно, но пока она не упомянула, я об этом даже не задумывался. Меня в большей степени интересовал сленг подводников, мне хотелось объяснить происхождение уникальных словечек, которым пользуется узко ограниченная группа людей. Сленг — это вербальная палитра писателя. Я искренне почувствовал себя несчастным, когда, еще до публикации очерка, цензоры из ВМФ вымарали из текста все сленговые словечки, включая «ослиный член» и «обезьянью задницу».

И все же сексофобия показалась мне чем-то вроде огромного незримого слона, присутствие которого нельзя игнорировать.

Как-то раз я стоял в узком проходе субмарины рядом с младшим офицером, и мимо нас постоянно проходили матросы, занимавшиеся своими служебными делами. Мои руки находись на уровне пояса, потому что во время беседы я старался делать заметки в блокноте.

Совершенно некстати мой собеседник произнес:

— Кстати, Чак, когда эти парни, проходя мимо, касаются тебя, это абсолютно ничего не значит.

До того, как он произнес эти слова, я не обращал на это внимания. Теперь же они приобрели для меня некий смысл. Эти прикосновения.

На следующий день, когда после ленча моряки сидели в столовой я обсуждали вопрос о том, позволят ли женщинам выполнять роль обслуги на подводной лодке, один матрос заметил, что не пройдет и недели, как какая-нибудь парочка влюбится друг в друга. В конце концов это дело закончится беременностью и придется отменять трехмесячный поход, чтобы побыстрее вернуться на берег.

На что я заметил, что подобное невозможно. Я пробыл на борту подлодки довольно долго и успел заметить, насколько тесно, насколько скученно живут здесь люди. Я сказал, что двоим просто не найти на борту укромного места, чтобы заняться любовью.

Один из матросов скрестил на груди руки, откинулся на спинку стула и сказал: