Пока Сорокин ездил по зоне голода, сотрудница гуманитарной миссии Английского общества друзей Эвелин Шарп занималась организацией помощи в Бузулукском уезде, расположенном к юго-востоку от Самары. В своей дневниковой записи она вторит Сорокину при описании ужасов голода: “Этим утром, выйдя из дома, мы увидели тело мужчины, лежащее лицом вниз на снегу. Не успел день подойти к концу, как я решила, что это была самая счастливая картина, которую мне довелось наблюдать”[184][185]. В тот день Шарп пришлось столкнуться с таким количеством страданий в “принимающих домах”, полных голодающих и больных детей, стоящих на пороге смерти, что наконец добраться до кладбища было даже приятно: “Безмолвные мертвецы на кладбище были избавлены от мучений. Огромная груда примерно из четырехсот тел ожидала погребения в промерзшей земле – там были мужчины, женщины и дети, многие полуголые, все истощенные и окоченевшие, из-за чего издалека они казались клубками червей. Первым делом ощущались не ужас и не отвращение, а облегчение, что их страдания закончились”[183].

В отчете от 15 января председатель Пугачевского уездного исполкома писал Владимиру Антонову-Овсеенко о множестве случаев “ЛЮДОЕДСТВА” (так в документе) в округе. Крестьяне настолько ослабели от голода, что не могли более хоронить умерших, а потому вынуждены были складывать тела в сараях, амбарах и на конюшнях. Если трупы оставались на улицах, голодающие быстро забирали их, чтобы съесть дома. В селе Каменка гражданка Жигунова вместе со старшей дочерью и гражданкой Пышкиной съели трупы двух своих детей. Далее они убили и съели двух взрослых женщин – гражданку Фофанову, проживавшую у них в деревне, и неизвестную 70-ти лет. Когда мясо кончилось, мать и дочь Жигуновы убили и съели Пышкину. Множество подобных страшных историй случилось в селах Семеновка, Пестравка, Бартеневка, Ивановка, Большая Глушица, Порубежка и Таловое. В беседах с людоедами власти выяснили, что особенно ценятся “мозги и бедренные мягкие части тела”[186]. С неожиданной искренностью председатель уездного исполкома признал, что работа с такими жуткими делами “притупляет нервы”[187], и выразил озабоченность, что чиновники из крупных городов не понимают всей серьезности ситуации. “Такие кошмарные факты заставляют кричать на каждом перекрестке и углу о скорейшей, немедленной помощи населению, которое старается продержаться всеми силами и мерами до весны… Но ведь Центр до таких кошмарных ужасов не доходил”[188]. Уездные власти требовали, чтобы им дали прямые и четкие указания, “какие меры принимать против ТРУПОЕДОВ”[189].

К концу месяца чиновники Пугачевского уезда все еще ждали инструкций. Количество арестованных людоедов росло, и власти не знали, что с ними делать. Они явно нарушили какой-то закон, но какой именно? И как их следовало наказывать? Когда на допросах арестованных спрашивали, зачем они совершали преступления, все давали одинаковый ответ: “Хочу есть”[190].

Не стоило удивляться, что в Пугачевском уезде свирепствовало людоедство. К январю 1922 года из 357125 жителей уезда не голодало лишь 4700. Учитывая, что сотни тысяч людей стояли на пороге смерти, скорее удивительно, что людоедство не распространилось шире.

Келли, Белл, Эльперин и доктор Фрэнсис Роллинс, служивший в их округе врачом, планировали выехать из Уфы в Сибирь 14 января, но поезд не пришел даже 15-го. “Мы предполагаем, а железные дороги располагают”, – отметил Келли[191]. Наконец поезд прибыл, и поздно вечером 16 января группа покинула Уфу, а на следующий день приехала в уральский город Златоуст. Американцы изучили ситуацию в сопровождении местных русских сотрудников АРА, которые потом устроили попойку, затянувшуюся до поздней ночи. “Кстати, опохмеляются эти безумцы тоже водкой”, – написал страдающий от похмелья Келли[192]. Их поезд добрался до Челябинска утром в четверг, 19 января. Теперь они были в Азии, но оказалось, что не первыми из АРА заехали так далеко на восток: их опередили американцы из Оренбурга. На улице было так холодно, что у Келли заболели брови, как только он сошел с поезда.

Ситуация в Челябинске была немыслимой. В пятницу Келли и Роллинс объехали город. На следующий день, все еще потрясенный, Келли описал увиденное:

Далее они направились в детский дом – очередной мрачный приют, полный детей, подобранных на вокзалах и улицах. Келли не понимал, как хоть кто-то из них сможет дожить до весны. “С таким количеством еды и тепла их смерть просто станет медленной”.

Илл. 27. Мертвых детей увозят из приюта. От руки написано: “Самарский Советский детский дом, [снимок] № 138. Урожай голода”

После этого Келли с переводчиком поехали в башкирское село Аргаяш, где около сотни деревянных изб стояли вдоль железной дороги на просторной и пустой равнине. Келли был не в силах видеть страдания местных жителей.