Элли осторожно обмыла кисть и предплечье сломанной руки, ополоснула лицо и шею. Струйки воды побежали у нее по плечам и груди, затекая под шкуру. Даниэль подплыл ближе, стал на дно.

— Дай, помогу.

Приподняв ее сломанную руку, чтобы вода не попала под шину, он плескал воду Элли на спину и исцарапанные плечи, легко проводил по коже ладонью. Ее мышцы были напряжены, она посматривала на пастуха с опаской.

— Да не робей, не утоплю, — усмехнулся он и шлепнул Элли по спине. — Хватит с тебя. Шагай на берег.

— Милая, — заявила зеленоглазая. — Хорошая. — Голос уже не звучал, как голос пастуха — то были ее собственные низкие, хрипловатые ноты. — Аиэль. Тихо, тихо.

Даниэль обнял ее за плечи и повел из воды.

— Сладко говоришь, но сейчас пора уносить ноги. После потолкуем.

У кромки воды лежал вволю налакавшийся Сильвер, блаженно жмурился. Внезапно он поднял голову, насторожив уши, а в загоне заволновались, захрапели лорсы. Даниэль замер, обратившись в слух. Далеко в лесу раздавался топот. Пес вскочил, вытянул шею, заворчал.

— Беги, — пастух толкнул Элли к хижине, а сам быстро натянул замшевые штаны и сапоги, накинул куртку. Затянул ремень, на котором висели меч и охотничий нож, забросил за плечо колчан, подхватил лук и приготовленные стрелы. Теперь можно было драться.

Топот приближался, стал слышен треск ломаемых сучьев; по лесу мчалось нечто громоздкое и тяжеловесное. Элли неохотно уходила от реки, оглядывалась на Даниэля. Пес лаял, скакал на трех лапах вдоль кромки воды.

— Сильвер, домой! — рявкнул пастух. Бегом догнал зеленоглазую, повлек за собой. До хижины оставалось шагов сто.

— Быстрей!

В загоне взревел Хайат, замычала лорсиха. Возле изгороди сквозь куст проломился грокон — огромный дикий вепрь. Страшная клыкастая морда, свирепые глазки, черная щетина на шее, толстенная шкура, которую пробьет разве что рогатина со стальными наконечниками… Грокон понесся не прямиком к женщине и Даниэлю, а наперехват, стремясь отрезать их от дома.

Зеленоглазая издала рыдающий вопль и неожиданно со всех ног бросилась прочь от вепря, через площадку вдоль реки.

Даниэль стал как вкопанный. Грокон повернул и мчался теперь на него — огромная клыкастая смерть, закованная в щетинистую шкуру. Быстро приладив к тетиве стрелу, пастух выцелил глаз зверя. Отпустил. Стрела уткнулась в кость над глазом, бессильно упала.

Грокон взревел, мотнул головой. Даниэль понесся к хижине, на бегу выхватывая новую стрелу.

Где-то далеко за спиной кричала Элли, заливался лаем Сильвер, в загоне бесновались лорсы. И раздавался топот — топот и рев грокона.

У хижины Даниэль обернулся. Гигантский кабан настигал, левый глаз у него был залит кровью. Шанс, хоть и маленький… Вепрь и без того подслеповат, а сейчас видит одним глазом… Ну, получай! Запела отпущенная тетива, стрела чиркнула по широкому лбу чудовища. Промазал!

Пастух нырнул за угол хижины, приник к бревенчатой стене. Грокон с разгону пронесся мимо. Даниэль отступил назад, скользнул вдоль обращенной к реке стены, завернул за угол. Вепрь ринулся из-за угла ему навстречу.

Пришлось снова прятаться. С какой стати проклятый кабан гоняется за ним? — мелькнула мысль. Сидел бы себе в лесу, жрал желуди да рыл коренья… Внезапно пастух сообразил, с кем имеет дело, и от этой мысли задрожали руки. Отец Небесный, спаси и сохрани! Не иначе, как трижды клятый колдун! Влез в тело вепря и гонит зверюгу!

За шумом, который подняли Сильвер и лорсы, Даниэль не услышал топота грокона. Где же он? Прижимаясь к стене, пастух бросил взгляд по сторонам. Нет?

Сильвер лаял, надрывался на речном берегу, потом пронзительно завопила стоявшая у кромки леса зеленоглазая. Даниэль почуял присутствие вепря где-то по левую руку от себя. Притаился? Ждет? Кабанья морда выдвинулась из-за угла, и он, стиснув стрелу в кулаке, прыгнул и со всей силы всадил ее в правый глаз чудовища.

От рева грокона содрогнулся лес. Даниэль отскочил, промчался вдоль стены, повернул голову. Со стрелой, торчавшей из глазницы, вепрь надвигался на него. Зверь должен был умереть, но он шел, и с каждым шагом его толстые ноги обретали все большую уверенность. Длинные, измазанные землей клыки грокона угрожающе целились в грудь пастуха.

Даниэль кинулся к Атабаску. Было ясно, что чары Нечистого поддерживают жизнь зверя, заставляют двигаться, словно машину, предназначенную для убийства. За спиной раздался тяжкий топот — грокон тоже побежал.

Испуганно закричала Элли — вепрь настигал пастуха. Рванувшись изо всех сил, Даниэль отшвырнул лук в сторону, влетел в воду и в туче брызг помчался на глубину. Грокон ринулся за ним. Едва вода достигла середины бедер, Даниэль сильно толкнулся ногами и поплыл, слушая шумный плеск позади.

И вдруг стало тихо; только лаял Сильвер да лорсы по-прежнему ревели в загоне. Пастух обернулся. Его преследователь лежал в воде на боку, маленькие волны, замирая, лизали его темный загривок. Неужто захлебнулся? Или колдун просто-напросто прекратил погоню?

Отфыркиваясь, Даниэль выбрался на берег. Вода лила с него ручьями.

— Аиэль! — Элли бежала к нему.

Пастух обессиленно растянулся ничком на мху. Подковылял счастливый Сильвер и принялся лизать его в шею.

— Аиэль, — рядом опустилась на колени зеленоглазая. — Аиэль, Элли.

Пастух ясно ощутил исходящее от нее новое чувство — нежность. Он перевернулся навзничь и отвел от щеки морду пса, который все порывался вылизать хозяина досуха. Элли не знала, как выразить свою нежность, но в глазах у нее блестели слезы.

Даниэль полежал, купаясь в сладком ощущении ее чувств, и поднялся.

— Надо убираться. Не то дождемся, что колдуны поднимут на нас весь Тайг. — Он осекся, похолодев от мысли, что собственные слова могут оказаться пророческими.

Вернувшись в хижину, он переоделся в сухое, натянул запасные сапоги. Пока жарит послеполуденное солнце, на реке достаточно тепло, однако к ночи захолодает. Поэтому Даниэль быстро собрал и увязал в тугой узел теплую одежду и пару шкур с постели, затем побросал в полотняный мешок хлеб, копченое мясо, жалкий остаток сыра, мешочек сахара, залил полную флягу браги. Сунул в рот ложку меда, заел хлебом, кинул взгляд кругом — не забыл ли чего. Вышел за порог, плотно прикрыл дверь, специальным рычажком снаружи заложил внутренний засов. Жанн с утра перед отъездом — спасибо ему! — вставил в рамы вынутые стекла, так что если сюда не забредет какая-нибудь разумная тварь, можно надеяться, что в хижине все останется нетронутым. Хотя вряд ли в ближайшее время он сюда возвратится.

Прихватив три добрые жердины, Даниэль отнес на берег, где у края зарослей ольхи лежал недавно сколоченный сосновый плот. Сверху на нем были прибиты три широкие доски, составлявшие настил. Со дня смерти Элисии Даниэль ни разу не собирал жемчуг, но плот все же построил — большой, широкий, чтобы иметь возможность погрузить на него лорсят. Мало ли что, вдруг в Тайге случится пожар; а на плоту сподручно увезти малышню на другой берег реки.