— Но ты можешь догадаться, что в них было, — произнесла она.

Мускулы на шее Маркуса снова натянулись.

— Могу.

— Ну… я не изменилась с тех пор. — Она видела, что Хоффман остановился и ждет их. Он перестал расхаживать по снегу с раздраженным и нетерпеливым видом и, встретившись с ней взглядом, отвел глаза, словно увидел интимную сцену. — Мои чувства не менялись и никогда не изменятся.

Маркус издал какой-то негромкий неопределенный звук, словно собирался отделаться от нее своим обычным уклончивым ответом, но в итоге лишь кивнул. Ей даже показалось, что он потрясен. Ей было бы легче, если бы он велел ей отвязаться от него или спал со всеми женщинами подряд; но он не делал ни того ни другого. Ей приходилось бороться с призраками и ломиться в наглухо запертую дверь, за которой он скрывал свои эмоции, как это было принято в семье его родителей.

Но было еще рано — и для него, и для нее. Ни шесть месяцев, ни шесть лет не могли излечить Маркуса, не могли сделать его прежним. Когда они догнали Хоффмана, Аня заставила себя думать о других, более простых вещах — например, о восстановлении общества, находящегося на грани развала.

— Ну а сейчас вы увидите старика, который ведет себя как последний придурок, — пробормотал Хоффман.

Он не сводил взгляда с палубы траулера, словно ждал, что его пригласят на борт. Он был главнокомандующим вооруженными силами КОГ; судно принадлежало ему по законам военного времени. Но сейчас он волновался, как новобранец.

Дверь рулевой рубки распахнулась, и показался седобородый старик с черным от загара лицом.

— Виктор? Виктор, ты, старый негодяй!

— А вот и ты, червяк ленивый! — прорычал Хоффман, ухмыляясь, как мальчишка. — Давай-ка тащи свою толстую задницу с этой прогулочной яхты и привыкай снова плавать на настоящем корабле.

— А я думал, ты меня забыл.

— Нет, чтоб мне пропасть! Мне нужен настоящий моряк.

— Ты говоришь, как адмирал.

— Только не рассказывай мне, что ты сражался с пиратами на этом ночном горшке.

— Самое лучшее судно для патрулирования побережья. — Майклсон улыбался блаженной улыбкой. Он явно любил свое дело. — Идешь себе спокойно, отвлекаешь этих гадов от грузовых кораблей, и когда они подплывают поближе, чтобы освободить тебя от твоего груза, бац — и все покойники. Итак, чем я могу быть тебе полезен? Рыба? Крабы? Устрицы? Мертвые плохие парни?

— Планы верфей. Мои солдаты собираются идти на разведку. Мы нашли топливо, и теперь они убеждены в том, что там, внизу, есть склады, планы которых потеряны. Нужно хвататься за любую возможность. — Хоффман сделал жест в сторону своих спутников. — Помнишь этих двоих? Лейтенант Штрауд и сержант Феникс.

Майклсон взглянул ему за спину:

— Не имел чести встречаться с мисс Штрауд, о чем весьма сожалею, но сержанта Феникса я действительно помню.

Маркус просто кивнул.

— Доминик Сантьяго тоже здесь. Думаю, он захочет с вами встретиться.

— Ах да, тот спецназовец, у него еще двое детей и красавица-жена.

— Боюсь, что нет, — ответил Маркус. — Уже нет.

Майклсон на мгновение отвел глаза, затем жестом пригласил их подняться на борт.

— Проклятая это была война.

Да, проклятая война. Но теперь они говорили о ней в прошедшем времени. Аня увидела в этом проблеск надежды.

База Мерренат, сухой док С

Коул всегда считал, что верфи — это просто пристани с кучей диковинных зданий, но Мерренат открыл ему много нового.

Это был настоящий лабиринт. Здесь были туннели и сообщавшиеся между собой шахты, даже каменные лестницы, исчезавшие под водой. Большинство металлических предметов, которые можно было оторвать, пропало, но верфь еще годилась для использования. Это место выглядело так, будто люди здесь жили хорошо.

Когда Коул отворачивался от линии руин Порт-Феррелла и смотрел в сторону моря, ему казалось, что все в мире идет своим чередом. Он даже не видел снега. Стая морских птиц летела за траулером, словно шумное белое облако; хлопали на ветру паруса. Если бы он знал, как выглядит нормальный мир, он сказал бы, что все нормально. Но он видел такую жизнь только на старых картинах в Доме Правителей.

— Итак, отлично. — Бэрд опустился на колени на краю бассейна сухого дока и заглянул вниз. — Глянь-ка на все эти шлюзы в кессоне.[1]Вот что значит инженерная мысль!

— Дружище, ты дома засиделся.

— Если только заставим насосы заработать, то сможем чинить корпуса.

— Тебе не дадут играться с подводной лодкой, не надейся. Но как насчет хорошенькой шлюпки?

С другим человеком Коул начал бы болтать об игрушках, которые им хотелось получить в детстве, но которых им так и не купили; но детство Бэрда не было предметом для шуток. Когда Бэрд упоминал о своих родителях, а бывало это нечасто, он словно повторял урок истории: они делали это, они делали то, он делал что-то еще. Слово «чувствовали» никогда не употреблялось. Коул пытался избавиться от боли, представляя себе, что его родители уехали в кругосветное путешествие, и до сих пор писал письма матери, когда ему нужно было выговориться. Он думал, что нет ничего хуже, чем отсутствие счастливых воспоминаний, которые поддержат тебя в дерьмовые времена.

Вообще-то, это было не совсем верно. У Бэрда были счастливые воспоминания. Воспоминания о всяких диковинных штуках, которые он конструировал в детстве: по ним он, казалось, скучал больше, чем по родным. Бэрд был прямо-таки одержим техникой.

— Яхту оставь себе, Коул, — ответил он. — Я лично предпочитаю торпеды. Черт, а где все? Я сейчас в сосульку превращусь.

— Маркус пошел выцарапывать карты у чокнутого старого капитана.

— Вот такая она, морская романтика.

Коул следил за дорогой в ожидании остальных членов отряда. Трудно было ожидать, что бродяги оставили здесь что-либо из припасов или материалов, но мир едва не провалился в тартарары, выжил, наверное, один человек из тысячи, так что вполне могло остаться что-то не найденное до сих пор.

— Как раз вовремя, — произнес Бэрд.

Обернувшись, Коул увидел Маркуса, Дома и Берни, приближавшихся с противоположной стороны. Дорогой это было сложно назвать — бетон растрескался, в щелях росли молодые деревца.

«Всего лишь крошечный кусочек дороги. Когда мы сможем все восстановить? Черт, на то, чтобы вернуть прежнюю Сэру, уйдет целая вечность».

— Дом дерьмово выглядит, — заметил Бэрд.

— Он почти не спит.

— Говорит и ведет себя он вполне нормально. И как раз это, по-моему, ненормально.