– Пойду я спать… – зевнул Сергий.

Он не поленился забраться на самую высокую крышу и, довольно стеная, разлегся на стопке циновок. Не перина, но спать можно. Дрема давно искала его, и вот, нашла. Сонное течение мыслей перебила тревожная нота: перекушенный жрец говорил о знаке Зухоса… Каком знаке? Кто его подал? Сам Зухос? Это вряд ли… Неужто эта сволочь кого-то приставила следить за ними? И они, наивные и бесхитростные, бродят по нильской долине, не ведая о «наружном наблюдении»? Надо будет завтра проверить, насчет «наружки»… Тут же свет опрокинутой Луны застился соблазнительным силуэтом Неферит. Губы Сергия тут же пересохли.

– Ты здесь? – прошептала девушка.

– Здесь…

Неферит стянула с себя тунику, и присела рядом с Сергием, огладила ладонями его ноги, наклонилась и потерлась отвердевшими сосками о грудь Лобанова. Он обнял девушку и прижал к себе, покрывая поцелуями ее лицо. Задыхаясь, он вмял пальцы в тугую ягодицу Неферит, в ту, что была здорова, а другой ладонью сжал левую грудь девушки.

– Какой ты горячий! – севшим голосом промурлыкала Неферит. – Еще не настал день и не пришел час… Я не готова расплести для тебя «девичий локон»…

– Но почему? – жарко выдохнул Сергий.

– Не все может быть открыто… – менторским тоном промолвила девушка. – Ты же говорил, что тебе даже видеть меня – удовольствие?

– А трогать, касаться, гладить, целовать и мять – услада еще большая!

– Ты хочешь мною обладать?

– Да! Да!

– Я сама отдамся тебе… когда настанет день и придет час! Лежи и не шевелись, я открою тебе маленькую тайну лобзаний Хатхор…

Неферит легла на Сергия, целуя его то коротко, то долго, легким касанием губ или оставляя следы. Девушка, медленно извиваясь, постепенно сползала к его ногам. Ее жадный рот припадал к шее Сергия и к плечам его, потом спустился на грудь, а после на живот. Лобанов лежал, вбирая в себя волшебные ощущения от прикосновений гладкого, горячего, шелковистого, упругого, но – вот странность! – «лобзания Хатхор» не возбуждали его, не наполняли пыланием, а успокаивали. Не пригашая жар страсти, а переводя горение в ласковое тепло, растягивали удовольствие во времени.

Он повел рукой, соприкасаясь с плоским девичьим животиком, всею ладонью обжал круглую, упругую грудь, вжал пальцы, нащупывая отвердевший сосок. Неферит сама стащила с него схенти, запустила пальцы Сергию между ног, крепко обжимая, щупая, открывая тайное. Груди ее коснулись серегиных бедер, и он с острым удовольствием почувствовал обволакивающее движение губ девушки, обжигающих и влажных.

Излившись, опустошенный и ублаженный, Сергий впал в дрему, улавливая краем сознания опаляющий шепот:

– Мой котик… Мой лев… Мое солнышко…

1. Уасет – Фивы

Уасет завиднелся издалека – по восточному берегу Нила показались исполинские пилоны, заблестели гигантские обелиски, затрепетали флаги на высоких мачтах у святилищ. Ипет-Сут, храм Амона Фиванского.

Зухос стоял на носу миапарона, одномачтового суденышка, похищенного из военной гавани Кибот, и разглядывал окраины города, безразлично скользя глазами по белым стенам, по зелени пальм, по россыпям усыпальниц на западном берегу – Город мертвых вставал как отражение города живых. Мужчина Усмехнулся – он не верил в «Священную девятку», и его раздражала вековечная суета египтян, всю жизнь готовившихся к смерти.

– Торнай! – позвал Зухос, не оборачивая лица к гребцам.

Тот, к кому он обращался, тут же бросил весло и подбежал к хозяину, склонился в поклоне и вымолвил:

– Слушаю твой зов, мой господин!

– Высадишь меня у храма, и гребите в гавань. Не расходиться, ждите меня там.

– Будет исполнено! – согнулся Торнай.

Миапарон вильнул и направился к берегу.

Древний Уасет еще называли Нут-Амон, «Город Амона», или просто Нут. А уж что такого увидали в Уасете эллины и почему прозывали Нут «стовратными Фивами», история умалчивает. Может, просто впечатлились громадными размерами Нута? Во всяком случае, ворот в городской стене насчитывалось всего четверо. Зухос вошел через северные – стража смотрела на него в упор, но не видела.

Он по-прежнему таился и кутался в длинный химатий. Одна группа слуг шла впереди него, другая позади, а еще шестеро бойцов шествовали на флангах.

Зухос прикрывал лицо, шел и зыркал из-за складки химатия, как из амбразуры. Он не любил Уасет. Почему? Потому, быть может, что Птолемеи за свое владычество перестроили весь город, оставив всего два острова древности, Ипет-Сут на северной стороне и Мпет-Ресит – на южной? Бывший жрец обожал гигантские постройки предков – массивные, величественные, подавляющие робкую душу, – а все эти эллинские штучки, вроде хлипких портиков, вызывали в нем глухую досаду.

Зухос пересек по тропе правильные ряды пальм, обогнул стену Ипет-Сут, и сделал чуть ли не триста шагов, обходя колоссальные колоннады Дома Амона. Не доходя до главных пилонов храма, вытянувшихся в небо на пятьдесят локтей, он поднялся по лестнице на пешеходный переход через боковую улицу, и глянул на реку. За разлившимися водами Хапи зеленел большой плоский остров, заросший священными дубами Амона, а на том берегу громоздились великолепные постройки Города мертвых. Вдали, на фоне скал, запирающих долину, белел Зешер-Зешеру, заупокойный храм царицы Хатшепсут, а ближе к берегу, севернее колоссов Мемнона, пластался «Дом миллионов лет», который эллины прозывали Рамессеумом. Там, в святилище, где хранится барка Амона, сокрыта вторая дверь. Пройти ее – значит одолеть половину пути к вожделенному замку Тота.

Зухос самодовольно улыбнулся, и нежно погладил скипетр-секхем. Скоро уже, а пока… А пока займемся делами! Он пересек улицу по массивному переходу, спустился – слуги топотали следом – и быстро пошагал к Царской Дороге. Дорога эта шла через весь город с севера на юг. Широкая и гладко вымощенная, она была обсажена тенистыми деревьями и обставлена шеренгами сфинксов в коронах пшент. За густыми рядами деревьев прятались колоннады эллинских храмов и глухие фасады богатых домов. К одному такому, светлые стены коего покрывали росписи, и свернул Зухос. То был дом Иосефа сына Шимона, купца и аргентария.[40]О состоянии, нажитом этим человеком, ходили легенды – чуть ли не миллиард динариев[41]скопил он!

Но не богатство было причиной уважения, которое Зухос питал к Иосефу. Зухос презирал богачей, равно как и бедняков. Он смеялся над жрецами и терпеть не мог всяких там царей и принцепсов. Но жили на свете несколько человек, которых Зухос признавал ровней себе. Первым из них был Норбу Римпоче, чью обитель в горах далекой Индии посетил он в молодости, где жил и постигал великие тайны Иччхашакти и Крияшакти.[42]