Каддафи был убит 20 октября 2011 года. А в декабре того же года две крупнейших страны мира – Китай и Япония – подписали соглашение, в котором договорились использовать свои национальные валюты (йену и юань) вместо доллара США в сделках между японскими и китайскими компаниями. И ровно через год оказались на грани военного конфликта из-за кучки незначительных островов в Южно-Китайском море. До боевых действий дело не дошло. Но в КНР прошла шумная антияпонская компания, после которой об финансовой интеграции двух азиатских стран можно надолго забыть.

Уго Чавес не выдумал ничего нового, он лишь повторил путь Каддафи, которого изначально считал одним из своих политических кумиров: сначала решил отказаться от доллара при расчетах за нефть и перевести их в евро (что Венесуэла и Иран и предложили странам ОПЕК на саммите 2006 года в Эр-Риаде), а затем и вовсе создать новую валюту, синтезированную на основе евро, иены и боливара. Это означало значительное сокращение сферы использования доллара как мировой расчетной валюты.

Для южноамериканского региона интеграционный план Чавеса предусматривал создание «Южноамериканского сообщества наций» с единым расчетным банком и единой валютой. В начале декабря 2006 года лидеры Латинской Америки подписали Декларацию, в которой отмечалось, что «создание Южноамериканского сообщества наций будет способствовать не только решению общерегиональных проблем, в первую очередь, искоренения бедности, но и внесет весомый вклад в дело достижения многополярного мира и коренного переустройства существующего миропорядка». В 2006–2007 годах в поддержку введения «латиноамериканского евро» высказались президенты Перу, Никарагуа, Боливии и Эквадора.

«Давно назрела необходимость объединить наши экономики, электрические сети, транспортные системы, ввести единую валюту и создать общие для всех стран Латинской Америки монетарную и финансовую системы», – заявил Алан Гарсия на церемонии инаугурации нового президента Эквадора Рафаэля Корреа.

Вслед за ним и Даниэль Ортега отметил, что экономическая интеграция Латинской Америки является императивом XXI столетия: «Время диктует нам, латиноамериканцам, необходимость объединения. Нам уже не обойтись без общего парламента, единой валюты и консолидированной стратегии борьбы с бедностью».

А затем президент Венесуэлы неожиданно заболел раком и вскоре скончался.

Какое будущее ожидает Индейскую Америку и социализм XXI века без такого харизматичного лидера, как Уго Чавес? Сумеют ли южноамериканские страны сохранить свое и без того неустойчивое единство и преодолеть политические и экономические разногласия между отдельными государствами и их группировками, а главное – разногласия социальные и расовые?

Ведь, как совершенно справедливо отметил Борис Кагарлицкий, «практические условия региона далеко не так просты, как кажется на первый взгляд. Начнем с того, что историческое сходство между странами Латинской Америки дополняется не менее разительными различиями, которые часто ускользают от внимания даже самих местных жителей, но тем не менее обнаруживаются в полном масштабе каждый раз, когда объединение континента встает на повестке дня.

Креольская культура белой элиты, представителем которой был сам Боливар, на самом деле всегда охватывала лишь меньшинство населения. Именно поэтому формально республиканские правительства на континенте то и дело сменялись авторитарными режимами, но даже тогда, когда эти режимы уступали место конституционным правительствам, сформированным в полном соответствии с европейскими нормами, реальная власть оставалась в руках у олигархии или малочисленных средних слоев. Политика Чавеса и других левых лидеров состоит как раз в том, чтобы вырвать власть у традиционных элит и перераспределить ее в пользу более широких слоев общества. Но чем более широкие слои вовлечены в политику, тем слабее традиционная боливарианская культура. Дело не только в том, что индейцы Боливии не слишком похожи на мулатов Карибского побережья Венесуэлы. Дело в том, что традиции и методы общественной самоорганизации в разных культурах разные.

Более существенно, однако, не различие культур, а расхождение между уровнями экономического развития. Не случайно то, что пока боливарианская альтернатива всерьез поддержана лишь относительно бедными и отсталыми странами региона, для которых Венесуэла реально является лидером не только благодаря своей нефти, но и благодаря своим экономическим достижениям. Напротив, с момента прихода к власти в Боливии президента Эво Моралеса, ориентированного на тесный союз с Венесуэлой, осложнились отношения этой страны с соседней Бразилией. Ведь иностранный капитал, от господства которого Моралес и его товарищи стремятся освободить страну, не только и не столько североамериканский, сколько бразильский.

В свое время реальные различия интересов между различными частями континента сорвали осуществление на практике идей Боливара. Сегодня возникает реальная угроза того, что сообщество, формирующееся вокруг Венесуэлы, окажется не прообразом единой Латинской Америки, а узким экономическим и политическим блоком, замкнутым на государство-гегемон и противостоящим не только США, но и другим странам того же континента – Бразилии, Аргентине, Чили, составляющим основу альянса Mercosur. В итоге мы увидим не более тесную интеграцию, а, напротив, более жесткое разделение Латинской Америки на соперничающие группировки.

На континенте, буквально пропитанном национализмом, традиции вражды между соседями ничуть не менее заметны, чем традиции антиколониальной или антиимпериалистической солидарности. Если противостояние политических принципов сведется к противостоянию претендующих на региональное влияние государств, шансы на прогрессивное развитие в любом из них будут сведены к минимуму…

Главная привлекательность революции, происходящей в Венесуэле сегодня, не в том, что она может привести к созданию единой валюты для трех или четырех бедных южноамериканских стран, не в том, что финансисты из нескольких национальных банков смогут выбрать из своего числа самого мудрого и авторитетного, чтобы руководить объединенным межгосударственным банком. Сила революции была в том, что она, соблюдая все права и свободы, не прибегая к террору и репрессиям, смогла резко перераспределить власть и благосостояние в обществе, что благодаря ей в политическую жизнь были вовлечены миллионы людей, ранее из этой жизни исключенные, что они наконец начали уважать себя, обрели чувство собственного достоинство и веру в свои силы.

Это и есть на сей момент главный политический капитал Чавеса и его сторонников, не зависящий от колебаний мировой цены на нефть. Если этот капитал будет сохранен и приумножен, вырастет влияние Венесуэлы в мире и на континенте, в том числе и в странах Южного конуса, пока не затронутых революционным вирусом. Если же этот капитал разменяют на мелкую монету геополитики, надежды на новую жизнь для Латинской Америки обернутся очередными иллюзиями…»[58]

Сбудется ли пророчество самого Чавеса, который однажды в порыве откровенности сказал: «Если я умру, результаты этой революции будут развеяны по ветру…»?