«Вот гадство!» — пронеслось в его голове.

— Тебе одной нужно будет туда идти? Я имею в виду, может, мне пойти с тобой?

Он почувствовал, что она улыбается.

— Вик, я бы очень хотела. Но, думаю, это не самая лучшая идея.

— А Джо пойдет с тобой?

Она не сразу ответила.

— Я ему еще не сказала. — На линии между ними возникли какие-то помехи. — Лучше не говорить ему до тех пор, пока я не буду знать точно, что со мной. Он только весь изнервничается.

— Это точно, — сказал Вик, гадая, почему она решила рассказать все ему — не заботясь о его нервах. — Где находится эта больница?

— В Челси.

— Ты, надеюсь, не потеряешься?

— Нет, — рассмеялась Эмма. — Я знаю, где это. Я видела эту больницу, когда ходила к тебе на Кенсингтон-Гарденс.

Слова Эммы напомнили им время, когда их любовь только начиналась. И теперь, сквозь призму настоящего, оно казалось им таким же безоблачным, каким было в те первые сентябрьские дни небо над заваленным траурными цветами Лондоном.

— Я была так увлечена тобой, — сказала Эмма. — Я чувствовала себя такой счастливой. Теперь я чувствую… я чувствую себя…

— Прости, — сказал Вик. — Ты говоришь о нас или?..

Она рассмеялась.

— Нет, дорогой. Не о нас. — Он расслышал ее вздох. — И я это докажу тебе. Не думаю, что у меня получится завтра, но в следующий вторник, я уверена, смогу приехать к тебе после того, как все закончу. Если только… — она запнулась, меняя тон, — ты все еще будешь находить меня сексуальной с опухолью мозга.

— Эмма! — вскрикнул Вик. Он был потрясен. Обычно он сам говорил шокирующие других вещи. — Не говори так. Пожалуйста, не говори так. Я не вынесу…

— Я шучу, дорогой. Не бойся, — сказала Эмма, и ему почудилась в ее голосе слабая тень удовлетворенности или, скорей всего, облегчения; это были те слова, которые ей хотелось услышать. — Иногда полезно пошутить над болезнями. Ты знаешь Айрис Мердок?

— Нелично…

— Ну, так… Ты знаешь, что у нее болезнь Альцгеймера?

— Да.

— Так вот, все, что она сейчас смотрит по телевизору, — это «Телепузики». Ей они в самом деле нравятся.

— Понятно…

— И знаешь почему?

— Первоклассный сценарий?..

Эмма засмеялась.

— Нет. Какое слово они произносят чаще других? Телепузики.

— Эм, я, конечно, валяюсь дни напролет перед экраном, но в «Телепузиках» я не настолько искушен. Скажем так, я до них еще не дорос.

— «Снова». Это слово они повторяют чаще всего. Вся программа строится на повторении. Вот почему малыши ее так любят. И по этой же причине она будет нравиться страдающим болезнью Альцгеймера. Тсс, дорогой, тсс…

— Когда я впервые подумала об этом и пыталась рассказать Джо, то просто хохотала, как безумная, представив себе эту величавую пожилую леди английской словесности фанатеющей от Тинки Винки, По и всех остальных. И ты знаешь, как он на это отреагировал, — он был в ужасе. Но я так свыклась с болезнью мамы, что иногда мне кажется, что лучший выход — это смех. Что еще мы можем противопоставить болезням и смерти, кроме смеха? В любом случае не волнуйся, дорогой. Я уверена, со мной все в порядке.

Вик ничего не сказал. Потому что он много читал о болезнях, и в особенности об их симптомах. Он ничего не сказал, потому что он в этот момент думал — не о себе, покрывшемся гусиной кожей от холодного и ясного предположения, и даже не об Эмме, продолжавшей что-то говорить о каких-то менее безрадостных вещах, и не о Джо, безмятежно спавшем наверху, и не о Тэсс, уехавшей от Вика всего несколько часов назад и спавшей в своей квартире в пяти милях отсюда, — он думал о Джексоне, мирно лежавшем в своей кроватке. Вик ничего не сказал, потому что он знал, что одним из симптомов опухоли головного мозга является глухота на одно ухо.

Садясь на софу с чашкой воскресного утреннего кофе, Джо думал о своем сне. Фрагменты ночного сновидения постоянно вертелись в голове с самого утра, но ни один из них не находил в нем отклика, не снизошел озарением: просто обрывки сна. Но, вспоминая сейчас сон, он понял, что именно не давало ему покоя с самого утра.

Он целовался с женщиной в ювелирной лавке. Прокручивая сон взад и вперед, он вспомнил смутно, неясно — как это бывает с воспоминаниями о снах, начавшими стираться, не успев оформиться, — что он и Эмма находились где-то на отдыхе с большой группой людей и что одну из женщин в этой группе звали Лиз. По ходу сновидения, действие которого разворачивалось на протяжении трех или четырех дней, Джо подружился с Лиз и был счастлив тем, что обрел нового друга. Но затем неожиданно его охватило желание поцеловать ее; на самом деле, это желание наполняло его постоянно или, по крайней мере, с того момента, как Лиз начала ему нравиться.

— Лиз… — произнес он и поцеловал ее страстно, безоглядно.

Они разомкнули объятия и смотрели друг на друга в ярком освещении магазина, где на бархатных подушечках по обе стороны от них лежали амулеты и ограненные драгоценные камни.

— Ох, перестань, — сказала Лиз, — это все происходит слишком быстро.

Это, понял Джо, было кульминацией сна, откровением. Он точно знал, что она имела в виду. То, что могло стать долгой и надежной дружбой, превращалось в короткую, напряженную интрижку; то, что неторопливая карета товарищеских отношений, в которой они вместе путешествовали, становится потерявшим управление «мерседесом» страсти.

Джо посмотрел вверх на лестницу. Эмма все еще спала В это утро была его очередь ухаживать за Джексоном, и он знал, что тянет время. Джо остро чувствовал, что их с Эммой жизненные пути расходятся и времена, когда они все могли делать вместе, остались позади.

Раньше они делились своими снами, как будто их разобщенность во время сна могла быть этим компенсирована. Но об этом сне он не стал бы ей рассказывать. Он был им шокирован. Джо никогда не был неверным. Измена жене — пусть даже во сне — беспокоила его тем больше, что являлась порождением его подсознания, тайным желанием, о существовании которого он не знал и которое, следовательно, не мог контролировать. Моногамные отношения казались Джо вполне естественными: если ты влюблен, разве тебе нужен кто-то еще?

Монитор присмотра за ребенком издал сигнал тревоги; Джо взял свою чашку с кофе. Поднимаясь по лестнице в комнату Джексона, он посмотрел в окно. Из гастрономического магазина на противоположной стороне улицы выходила тепло одетая пара: руки нагружены хозяйственными сумками и воскресными газетами. Женщина смеялась. Джо видел пар, толчками выбрасываемый из ее рта. «Похоже на сцену из фильма, поставленного в Новой Англии», — подумал Джо. Он никогда там не был, но ему нравилась ее идея — идея Новой Англии, свежей, бодрящей, Новой Англии: такой же белой и хрустящей, как и снег, покрывающий ее улицы, какой он себе всегда ее представлял в противовес Старой Англии, или, лучше сказать, Современной Англии, Англии Гранта и Фила Митчеллов.