Агент прислал подробный отчет о своих встречах с различными партийными лидерами, чьим доверием он пользовался, и перечислял меры, предпринятые им, чтобы вдохновить их на действия, которые впоследствии и дали бы ОГПУ повод для уничтожения этих людей. Агент был уверен, что вскоре в Барселоне вспыхнет мятеж.

Другой доклад, с которым мне довелось ознакомиться, был от Хосе Диаса, лидера Испанской коммунистической партии. Он предназначался для председателя Коминтерна Димитрова. Последний тут же переслал его в штаб ОГПУ, поскольку давным-давно знал, кто его хозяин. Диас называл Кабальеро мечтателем и пустым фразером, который никогда не сможет стать надежным союзником сталинистов. Он восхвалял Негрина. Он описывал также ту работу, которую коммунисты вели среди социалистов и анархо-синдикалистов с целью подорвать их ряды изнутри.

Эти доклады ясно давали понять, что ОГПУ плетет в Барселоне заговор против так называемых «неконтролируемых» элементов и стремится захватить власть в пользу Сталина.

2 мая Слуцкий позвонил мне в гостиницу «Савой» и попросил меня связаться с известным испанским коммунистом по имени Гарсиа. Он был начальником спецслужбы республиканского правительства, которое сейчас объявило своей столицей Валенсию. Его послали в Москву на празднование 1 Мая. Все были заняты чистками, а потому пренебрегли телеграммой, извещающей о его прибытии. Его никто не встретил, и он сидел в одиночестве в новой гостинице «Москва». Слуцкий попросил меня приложить все усилия, чтобы исправить этот промах.

И вот я отправился к товарищу Гарсиа с визитом. Передо мной стоял опрятный и бодрый молодой человек, которому не было и тридцати. Он сказал мне, что его хороший друг Орлов, шеф ОГПУ в Испании, оказал ему большую любезность и организовал отпуск в советской столице.

– Я так рад, что приехал, – сказал он. – Но никто меня не встретил, и я не смогу получить пропуск, чтобы попасть на Красную площадь в день Первого мая. Мне придется смотреть отражение парада в реке, на которую выходят окна моего номера.

Мы принесли товарищу Гарсиа извинения и пригласили его на обед в «Савой». Он заметил, что советские рабочие на улицах выглядят явно намного хуже, чем испанские рабочие во время гражданской войны. Он также отметил, что у нас не хватает продовольствия и товаров, и спросил, почему советское правительство не сумело поднять уровень жизни трудящихся масс.

Когда я встретился со Слуцким, я спросил его:

– Что за идея притащить сюда этого испанца?

– Орлов хотел убрать его с дороги, – ответил Слуцкий. – Нам придется развлекать его до конца мая.

Я читал доклады, а потому мне не нужно было спрашивать, почему Орлов говорил о конце мая.

И вот вскоре сенсационные новости из Барселоны потрясли мир. Заголовки газет кричали: «Анархистское восстание в Барселоне!» В заметках сообщалось о заговорах против Сталина в столице Каталонии, а битве за телефонную станцию, об уличных столкновениях, баррикадах и расстрелах. День 1 мая вошел в историю Барселоны как день братоубийственной войны между антифашистами, в то время как их со всех сторон теснили войска Франко. Официальные заявления гласили, что революционеры-каталонцы предательски попытались захватить власть в тот самый момент, когда единым фронтом нужно было встать на борьбу с фашизмом. Другая версия барселонской трагедии, представленной в прессе и эхом пронесшейся по всему миру, заключалась в том, что восстание подняли «некоторые стихийные элементы, которые сомкнулись с левым крылом анархистского движения, чтобы спровоцировать беспорядки в интересах врагов республики».

Дело было в том, что в Каталонии большинство рабочих были явными противниками Сталина. Сталин знал, что открытое столкновение неотвратимо, но он также знал и то, что силы оппозиции были разрозненными и их можно сокрушить смелыми и быстрыми действиями. ОГПУ подливало масло в огонь и провоцировало синдикалистов, анархистов и социалистов на действия друг против друга. Через пять дней кровопролития, в котором более пятисот человек были убиты, а более тысячи получили ранения, Каталония превратилась в ключевую проблему, которая должна была показать, быть или не быть правительству Кабальеро. Испанские коммунисты во главе с Диасом потребовали подавления всех антисталинских партий и профсоюзов в Каталонии, установления контроля ОГПУ над газетами, радиостанциями и всеми залами для собраний, а также полного устранения любых антисталинских движений на всей республиканской территории. Ларго Кабальеро не поддался на эти требования, и 15 мая его принудили выйти в отставку. Премьером нового правительства, как это давно уже было решено Сташевским, стал доктор Хуан Негрин. Его кабинет называли «Правительством победы». Негрин оставался премьер-министром до поражения обороны республиканцев, которое произошло в марте 1939 года.

Услышав новости из Барселоны, Гарсиа примчался ко мне в состоянии сильного возбуждения. Он только что побывал в испанском посольстве. Он хотел немедленно вернуться в свою страну. Он не мог понять, почему нельзя уехать прямо сейчас. Однако Слуцкий не позволил ему покинуть Россию. Орлов в Барселоне не хотел видеть там Гарсиа. Последний и в самом деле был важным и значимым коммунистом, но он мог создать ненужные проблемы. Как раз сейчас ОГПУ производило массовые аресты в Барселоне. Слуцкий предложил Гарсиа съездить на Кавказ и в Крым, утверждая, что советское правительство хотело бы показать гостю страну. Но Гарсиа настойчиво рвался домой. Конечно, он не уехал.

В испанском посольстве Гарсиа встретил четверых соотечественников, которые тоже хотели вернуться домой. Этим четверым дали два просторных номера в гостинице «Метрополь». Их водили по музеям, вернее, сопровождали; им стремились показать все достопримечательности столицы. Они уже побывали в Крыму, на Кавказе, в Ленинграде, даже на Днепрострое. Пять месяцев кряду они путешествовали по Советскому Союзу.

Ежедневно они ходили в посольство Испании, чтобы узнавать новости из дома. Ежедневно они делали попытки получить свои паспорта. Поговорив с ними, я понял: они знают, что являются здесь узниками. Их правительство не могло им помочь; их правительством управлял Сталин.

Я спросил Слуцкого, кто это такие.

– Эти четверо? – переспросил он. – Кассиры из Банка Испании. Прибыли сюда вместе с золотом. Провели три месяца у нас, считая его день и ночь, а затем сверяя цифры. Сейчас хотят домой!

Тогда я спросил Слуцкого, чем это все закончится, и он ответил мне так:

– Они смогут выбраться отсюда, когда закончится война. Сейчас же им придется оставаться в наших руках.

За несколько дней до того, как Слуцкий рассказал мне историю кассиров из Банка Испании, я видел в московской прессе список высших чиновников ОГПУ, награжденных орденом Красного Знамени. Среди них были и знакомые мне фамилии. При случае я спросил у Слуцкого, за какие выдающиеся заслуги дали эту награду. И он ответил, что удостоившиеся этой чести люди были руководителями особой команды из примерно тридцати проверенных офицеров, которых в декабре посылали в Одессу работать портовыми грузчиками.

В то время из Испании прибывало невероятное количество золота. Опасаясь распространения слухов, Сталин доверял работы по разгрузке сокровищ только высшим руководителям своей тайной полиции. Он назначил Ежова лично ответственным за подбор людей для выполнения этой задачи. Операция была окружена такой строжайшей секретностью, что лично я тогда слышал о ней впервые.