не стал тратить время на сожаления и просто ринулся внутрь. Его большое тело с силой впечаталось в Уинтера, заталкивая его обратно в маленькую комнату.

Он охнул, ударившись спиной о стол. Русский нависал сверху. Уинтер едва успел схватить его за запястье, чтобы этот русский не смог сжать пальцы на его шее и разорвать ему глотку. Уинтер попытался ударить его в ребро, но черное кожаное пальто смягчило удар. Тогда русский поднял другую руку, чтобы дотянуться до глаза Уинтера, но тот поймал ее предплечьем и блокировал удар.

Уинтер оттолкнулся от стола и швырнул русского на полки. Он не отцеплялся от Уинтера и тащил его за собой. Вокруг них попадали книги. В комнате царила тишина, которую нарушал разве что звук удара книг о пол и кряхтение двух мужчин, борющихся друг с другом. Большие, сильные, хорошо обученные бойцы. Но сейчас они были зажаты в невероятно маленьком пространстве между шкафом и столом, и никто из них не мог нанести сильный удар. Вот они и сцепились на одном месте. Книги все падали и падали. Бумаги посыпались со стола. Какие-то взлетали в воздух и куда-то улетали.

Русский дотянулся до подбородка Уинтера и попытался схватить за горло. Уинтер нащупал на полке тяжелую книгу – оп, полное собрание стихов лорда Байрона в твердой обложке. Он взял книгу и ударил переплетом русского по голове – сначала раз, затем второй, третий… Но места так мало, что он просто не мог ударить со всей силы. Голова русского только дергалась в сторону с каждым новым ударом, но он все равно пытался просунуть руку под подбородок Уинтера, чтобы задушить его. Наконец Уинтер догадался ударить русского по сгибу локтя. Тот ослабил хватку, и тогда Уинтер зарядил книгой прямо ему по носу.

Из ноздрей громилы хлынула кровь, он отступил. Вокруг летали бумаги. С полок попадали еще книги.

Уинтер швырнул собрание Байрона в русского и двинулся на него. Тот попытался пригнуться, но потерял равновесие – завалился на бок и ударился головой о спинку кресла. Оно развернулось, и русский просто упал на пол. Уинтер кинулся на него. Русский не мог маневрировать, будучи зажатым в углу, и Уинтер встал над ним, ударил его в лицо пять раз костяшками пальцев, которые за годы отжиманий от бетона стали тверже и больше. В тишине комнаты звук ударяющихся о плоть и кость костяшек прозвучал очень громко. Глаза русского заволокло туманом, и его челюсть отвисла.

Затем Уинтер как можно скорее схватился за край стола и выпрямился, стараясь устоять на ногах. Парочка книг под его рукой полетела вниз со стола, и Уинтер чуть не упал следом. Но он смог протиснуться в то небольшое пространство между столом и шкафом.

Русский уже приходил в себя. Он потянулся одной рукой к столу, а другой – к подоконнику, чтобы как-то подняться с пола. Кровь текла по его лицу, напоминая маску, через которую виднелись белые глаза и зубы.

Уинтер спотыкался возле стола. Идти по разбросанным бумагам и книгам скользко и ненадежно. А русский уже почти поднялся на ноги, готовый снова напасть.

Уинтер обошел стол и стал отчаянно искать взглядом пистолет.

Русский зарычал, поднявшись. Он сбросил компьютер и кинулся на стол, чтобы достать Уинтера, глядя на него большими белыми глазами, выделяющимися на потемневшем от запекшейся крови лице.

Но он не успел. Уинтер нашел пистолет в углу комнаты, прямо под крючком для одежды. Он ринулся к нему. Русский потянулся, схватил Уинтера за руку, но тот вырвался, опустился на колено и забрал “скорпион”.

Русский перелез через стол и опустился на пол с другой стороны. Он быстро поднялся на колени, но Уинтер уже стоял над ним, направляя пистолет ему в голову. Русский застыл на месте.

– Твое имя? – спросил Уинтер, затаив дыхание.

Громила не ответил. Он просто стоял на коленях, тяжело дыша.

– Что, думаешь, я не убью тебя?

– Не убьешь, – ответил русский.

Уинтер рассмеялся.

Русский, видимо, передумал, а потому сказал:

– Попов.

– Ты работаешь на Облонского?

– Работал.

– А сейчас что?

– А сейчас я в Чикаго.

– Где Брэндон Райт?

– Не знаю.

– Врешь. Где он?

– Я. Не. Знаю.

Уинтер пригрозил ему пистолетом, но вдруг понял, что громила-то прав: Уинтер не собирается убивать его. По крайней мере, не так хладнокровно, как сейчас. Это не значит, что он не способен на это. Еще как способен. Он и хуже поступал. Но не сейчас.

Попов, кажется, прочитал его мысли. Потому что несмотря на размазанную по всему лицу кровь, он улыбался. И начал понемногу подниматься на ноги.

Уинтер не стал его останавливать. Да и какой смысл угрожать, если они оба знали, что без крайней необходимости стрелять он не будет? Он подумал, что мог бы сказать, что вызовет полицию. И действительно позвонить им. Но нет, этого делать он тоже не будет. Точно не сейчас, ведь он только начал докапываться до правды. И меньше всего он хочет, чтобы вмешивалась полиция.

Поэтому Уинтер просто прижал к себе пистолет, так хоть подальше от рук громилы.

Попов стоял на месте. Он вытер губы рукой, а затем вытер руку о свое черное кожаное пальто. Они стояли и смотрели друг на друга. И все еще тяжело дышали.

– Тогда зачем ты пришел сюда? – спросил Уинтер.

Попов презрительно выдохнул, и кровь потекла из уголка губ. Он развернулся и тяжело побрел к двери.

– Хотя бы скажи, почему ты пытался убить меня? – бросил вслед Уинтер.

Попов открыл дверь. Замер. И затем глянул на Уинтера.

– Ты работаешь на человека, который убил Аню, так ведь?

– Я работаю на его адвоката, – ответил Уинтер.

– Завязывай с этим, – сказал Попов.

И он вышел из кабинета, хлопнув дверью.

Часть 3

Элементарная вещь

В то Рождество мы узнали, что мать Шарлотты похоронена на кладбище в Джениве. Это было последнее Рождество, которое я с ней провел. Последнее Рождество в доме Мии. В каком-то смысле это было мое последнее Рождество вообще. Ведь после этого Шарлотта уехала, и, как я понял, она забрала праздник с собой.

Но эти последние каникулы, что мы были вместе, превратились во что-то странное, непонятное и грустное. Я все еще прокручивал в голове то, чем закончился наш поцелуй возле домика, в котором поселилась ее семья, приехав из Германии. Я все думал о том выражении лица Шарлотты – о ее смятении и словах, которые застыли в ее глазах: “Не сейчас, может, потом”. Разумеется, мне страшно хотелось чего-то