– А, Варвара, ты уже тут? – небрежно, вместо приветствия бросила энкавэдэшница и тут же отвернулась к вахтёрам:

– А мне-то мой такой подарок с утра преподнёс, не иначе как любит! – И она достала из сумки футляр с надорванной красной лентой. – Смотрите, чем порадовал!

Варя замерла на мгновенье, но тут же взяла себя в руки:

– Я опаздываю, будьте любезны отметить мой пропуск.

– Тань, отметь Жатько пропуск, а я с Балашовой закончу, – и дородная вахтёрша, поправив портупею, ещё раз смерила Варвару оценивающим взглядом.

– Давайте пропуск, – перейдя за вторую стойку, контролёрша протянула руку и вдруг тихо-тихо прошептала:

– Куда смотришь, девушка, уведёт ведь Балашиха у тебя мужа…

Едва сдерживая слёзы, Варвара не помнила, как разделась в гардеробе, как поднялась на второй этаж. Она села за свой стол и невидящим взглядом уставилась в раскрытую папку. Обида скрутила душу – зачем он так? Никогда бы не поверила сказанному, посчитала бы глупыми сплетнями, если бы не эта коробочка с духами. Как она могла оказаться у Балашовой?

Руководитель группы, профессор Михальков, заглянул к ней в бокс, бросив:

– На сегодня выход отменяется. Пойдёте завтра. А сегодня посчитайте мне тут кое-что. Что-то на вас лица нет, Варвара, голубушка.

Он положил на стол папки с расчётами и побежал дальше.

«Кофе, что ли, поставить?» – пронеслось в голове.

Она машинально подошла к спиртовой горелке, чиркнула спичкой и опять задумалась. Слёзы текли по щекам, но Варя будто не замечала этого – стояла, уставившись в одну точку.

– Варя-тян, нельзя, зачем плакать? – Сильные, тонкие пальцы сжали её запястье, забрав горящую спичку.

– К-коля… – всхлипнула Варя, но японец в ответ только улыбнулся и зажёг спиртовку. Синий огонёк затрепетал на лёгком сквозняке, Коэтиро поставил турочку и, улыбнувшись, прошёл к своему рабочему месту.

Варя собралась, сварила кофе, налила в кружку и, подумав, налила ещё одну.

– Коля, присоединяйтесь ко мне, – попросила девушка, вдруг смутившись. – Я уже приготовила кофе, здесь рогалики есть.

– Нет-нет, Варя-тян, нельзя-нельзя, – японец грустно улыбнулся и взглядом показал вверх и вправо – туда, где под потолком лепилась стеклянная будочка контролёров.

Варя взглянула туда, и затихшая было обида полыхнула с новой силой: в будке сидела Балашиха и, как показалось Варваре, с ненавистью смотрела на неё. Схватив кружку с горячим кофе, она прошла к себе и, опустившись на стул, подумала, что шкаф закрывает её от взора соперницы. И тут будто прорвало – она зарыдала…

– Варя-тян, не плакать, не надо плакай, возьми, – услышала она. Подняв голову, Варвара будто утонула в доброте чёрных глаз японца. – Возьми это. Хризантема с тысяча лепестков давать утешение душе. – Он протянул бумажный свёрточек. – Нельзя-нельзя, дома посмотреть, – замахал руками и вышел.

Варя украдкой взглянула на будку под потолком и с облегчением увидела, что Балашова болтает о чём-то с напарницей.

«Пронесло»… – подумала Варвара, пряча подарок в сумку.

(Начало июня 2014 года)

К Балашихе в этот день мы не попали, о чём впоследствии я очень сожалел, но события так закрутились, что попросту забыл о старухе.

Из леса шли споро. Потеплело. Накрапывал мелкий дождичек. Под ногами пружинила многолетняя перепрелая листва, сквозь которую пробивалась местами новая трава – ещё невысокая, ещё мягкая. Запахи – весенние, свежие, перебивали будто застрявший в носу аромат «Красной Москвы». Грибы на длинных белых ножках, казалось, росли на глазах – никогда не видел столько сморчков! Петро, прочитав мои мысли, сказал:

– Давай-ка наберём на жарёху. Без рыбы, так хоть такой улов.

Я скинул рюкзак и, пожав плечами, сказал:

– Грибы так грибы, только учти, я готовить их не умею.

– Да ничего! – крикнул спутник, направляясь с ведром к перевитым плетями прошлогоднего хмеля осинам. – Сморчки – они в зарослях обычно. В кустах. Хоть косой коси. Что встал столбом, бери мешок, что ли, сейчас напластаем. Опять же – к Балашихе собрался. Не с пустыми же руками идти!

И тут он, взмахнув руками, рухнул, будто подстреленный. В каком-то старом фильме видел такое: шёл человек, шёл, вдруг выстрел, руки взлетают вверх и – падение. Мне даже показалось, я слышал звук выстрела, хотя, может, это просто щёлкнула под ногами ветка.

Рванувшись к Петро, уже представлял, что придётся нести истекающего кровью приятеля к деревне, а Петро хрипит, пытаясь, согласно жанру, выговорить: «Брось меня, командир!»…

Что только в голову не взбредёт за несколько секунд! В реальности всё оказалось намного прозаичней и страшнее. Петро отползал к кустам, пятясь задом. На перекошенном, бледном лице тёмными пятнами выделялись выпученные от ужаса глаза, рот открыт, будто он хотел закричать, но захлебнулся собственным криком.

Подбежав к нему, я схватил его за плечи и с силой встряхнул:

– Что?! Да что случилось?!!

– Там… – выдохнул он наконец, – Исмаилыч…

Наверное, все эмоции оставил в лесу – у костра шамана, а до этого, наблюдая за небольшим отрядом глазами майора Жатько. А может быть, вид матери – молодой и красивой, ещё не скрученной болезнью, не исковерканной автомобилем, вылетевшим на пешеходную дорожку, – там, в мороке или мереченье, как называл это состояние Петро, был более сильным потрясением. Или недавние галлюцинации сначала в гостинице, потом у Балашихи в избушке подготовили меня к зрелищу? Не знаю. Скажу только, что в отличие от ботаника я был совершенно спокоен.

Труп Исмаилыча лежал с краю осинника, и ботаник просто запнулся об него. Голова смотрела с метровой палки, воткнутой неподалёку, в паре метров от тела, в глазах застыл нечеловеческий ужас – даже смерть не стёрла гримасу. Кто-то глумился над телом – долго, со знанием дела, отделяя конечности, вытаскивая внутренности и раскладывая их вокруг.

Человеческие мозги устроены так, что любые переживания, которые могут нарушить психическое здоровье, любые эмоции, способные привести к срыву отлаженной системы, называемой «человек», блокируются. Наверное, это случилось со мной.

– Хорош орать, – грубо сказал скулящему Петро. – Место запомнил?

Тот кивнул в ответ, размазывая по лицу слёзы и сопли. Не ожидал я такой реакции от комсомольца семидесятых, когда «хаммер» Виктора слизнуло с парома, он вёл себя куда сдержаннее. Но – как он сам тогда сказал – ждал чего-то подобного. А здесь неожиданно. Краем глаза заметил неподалёку чёрное пятно и с трудом уговорил себя повернуть голову. Полузасыпанная прошлогодней листвой, в метре от сука с насаженной на него головой зама по общим вопросам, лежала полиэтиленовая папка с застёжкой-молнией – в такие обычно кладут материалы конференций, докладов, проекты резолюций. Не стоило бы трогать до приезда милиции, но я даже не успел об этом подумать: шаг – и папка у меня в руках.