— Не знаю. Сто лет прошло, а я не из тех, кто любит пережевывать плохое. Чем хуже прошлое, тем больше стимул идти вперед — я так считаю.

Потом вспомнила, как ты меняла школы, страдала от одиночества, чувствовала себя нахлебницей, и спросила:

— Вы разве не согласны?

Ты хотела ответить, потом покраснела и осеклась. Уж не знаю, каким было твое прошлое, но оно тебя тоже покалечило.

Когда подъехали к Мэнор-Хаус, я оглядывалась — боялась встретить Иэна: станет звать домой или захочет пойти с нами. Я не могла допустить ни того ни другого.

Иэна мы не встретили и ничего писать в результате не стали.

Мы почти бегом пересекли подъезд — не потому ли, что ты стыдилась компании скучной старой тетки? Поднялись на десятый этаж по лестнице, минуя лифт. Ты сказала, что тренируешь ноги для велосипеда, только не очень-то верилось.

В квартире ты сразу достала бутылку риохи и наполнила два стакана. Надо же, мое любимое вино и тебе пришлось по вкусу. Затем порылась в телефоне и включила музыку. Когда первые аккорды наполнили комнату, ты посмотрела на меня, ожидая реакции. Музыка затопила все пространство — от пола до потолка, по-современному высокого, и тронула меня до глубины души. Играло вступление к песне «The Smiths» «Паника».

Странно, ты любишь такую же музыку, как и я… Я думала, Моррисси и «The Smiths» сейчас уже никто не слушает.

Ты подтанцевала ко мне. Танцуя, взяла за руки, и я тоже начала двигаться.

Я и забыла, как здорово плясать до испарины на лбу, смеяться и подпевать. Я словно помолодела лет на двадцать. Мы прыгали в одном ритме, в перерывах между песнями хохотали, пытаясь отдышаться. Интересно, что сейчас делают мои старинные подружки? Я подняла руку над твоей головой, провернула тебя в танце и с гордостью и даже некоторым злорадством подумала — уж точно не пляшут с потрясающими девушками посреди рабочего дня в четверг! Вряд ли они вообще когда-нибудь танцуют!

Впервые за долгие годы мне показалось, что у меня есть подруга, и это вскружило голову не хуже наркотиков. Невероятное счастье. Я наслаждалась вновь обретенной молодостью, пока не защемило спину. Отозвалась старая травма, и меня скрутило от резкой боли. Напомнила о себе старость. И в насмешку надо мной — твой силуэт в заходящем солнце на фоне окна — гибкий, безупречный.

А как мне понравилась твоя квартира! Я бы тоже хотела такую… и жизнь как у тебя. Я бы тоже хотела иметь надежды на будущее, чистый лист впереди. Счастливая ты… Потрясающая.

Мы еще потанцевали, попрыгали, в насмешку над целым светом вместе исполнили песню у окна для воображаемой толпы поклонников внизу — на дорожке у пруда. Из противоположного окна, выходящего на Грин-лейнс, действительно была видна моя квартира. Наш с Иэном дом казался крохотным с высоты. Я отвернулась от него и снова пошла к тебе. Кажется, после песни «Шейла, завязывай» мы стали танцевать в обнимку.

Под «Можно мне то, что хочется?» [8] мы плавно покачивались вместе, сердца бились в унисон. Комната плыла перед глазами.

Кэтрин… — бормотала ты.

Свежий запах твоих волос, теплое дыхание у щеки, радость от того, что я нашла друга.

Когда я проснулась, уже стемнело. Свет не горел. Мы лежали в разных углах дивана. Ты спала — в маечке и спортивных штанах. Я тихонько встала, и меня чуть не вырвало, пока я поднималась. Ты мирно сопела во сне. Милая и невинная. Как я могла тебя бояться?

Подошла к входной двери и заметила в углу что-то красное. Чемодан, о котором ты писала. Он стоял рядом с дверью, в нише, изрядно потрепанный от бесконечных переездов. Ты ненавидела его, но почему-то не могла расстаться. От него веяло одиночеством. Может, этот чемодан, в который ты так часто собирала пожитки, — твой единственный дом?

Я провела пальцами по исцарапанной поверхности. Что-то блеснуло — на крышке был прозрачный кармашек с инициалами.

Когда я их увидела, меня снова затошнило.

Инициалы ЛФ. Не ЛЛ.

Ты врешь! Все время врешь! Так я и знала!

Лили

16 марта

Мастер-класс, часть вторая

Встречаюсь с КР в холле гостиницы. Она уже с утра измученная. Почему? Я даже ничего еще не сделала. Что ее не устраивает в жизни? Как можно быть настолько неблагодарной? Умирает от жалости к себе, а между прочим, еще ничем не поплатилась за прегрешения.

Посудите сами. Есть своя квартира (как у многих людей ее возраста). Есть работа, за которую ей к тому же платят. Есть любимый мужчина, с которым они дружно живут уже много лет. Разве КР это все заслужила? И чем она, спрашивается, недовольна? Новая начальница? Ох, сейчас запла́чу! Жалуется на бедность? (Надо сказать, деньгами она одержима.) Пожила бы, как я… Возраст напрягает? Да ладно! Живет в свое удовольствие: чайлдфри, успешная карьера, хозяйка собственной судьбы. КР считает себя феминисткой, однако вряд ли согласилась бы взять меня под крыло и чему-то учить. Нет, она, как и все эти дамочки, будет ненавидеть, уничтожать как потенциальную конкурентку. КР — воплощение несправедливости и пороков современного мира. Ее надо остановить. Тогда мир станет немного лучше. Рут бы этого хотела — улучшить мир…

В массажном кабинете КР демонстративно разделась, будто хотела что-то этим доказать. На столе она закрыла глаза и заснула. Я смотрела на нее. Во сне она кажется хрупкой. Невинной. Потом вдруг в полнейшем ужасе вскакивает и дышит, как загнанная лошадь. Старая, встрепанная, не понимает, где находится. Массажистки в шоке. Переглядываются — как бы ее поскорей выставить. Одна даже возмущенно закатывает глаза за спиной у КР. И что вы думаете? Мне это не нравится. Я не хочу, чтобы она опять упала — как тогда, в пабе. Видите, что бы там ни говорили, я не злая по натуре. Я даже могла бы быть доброй, только жизнь с мамой и Джеммой не оставила шанса.

В зеркальную комнату КР входит уже обычной сердитой походкой. От ранимости и следа нет — пришла в себя. Разглагольствует о девяностых, издевается, что я не курю. Смешно, я так и знала, что она изойдет ядом по поводу пирожных ручной работы. Не смогла отказать себе в удовольствии посмотреть, как она взовьется.

Расспрашивает о студенческой газете. Те времена я обсуждала только с мамой, Джеммой и адвокатом — и никто из них не понял меня. Было бы здорово поделиться с КР — вот она бы поняла… Она знает, что такое, когда ты один и постоять за тебя некому. Знает, каково это — найти дело, которое дает надежду измениться, вырваться из проклятого детства.

Я бы все ей рассказала, весь этот ужас, без цензуры, без купюр, во всех подробностях. Заново пережила бы свой крах.

Как несправедлива ко мне судьба! Я сама все время подвергаюсь агрессии. Меня мысленно насилуют всякий раз, когда я выхожу на улицу, а в результате обвиняют меня. Как бы мне хотелось рассказать свою историю Кэтрин Росс и найти в ней покровительницу. Сексуальная женщина и дерзкий журналист — о такой подруге можно только мечтать. Она бы злилась вместе со мной — за меня. Была бы на моей стороне.