Из груди вырывались рыдания.

— Я останусь рядом, дочь, — прошептала она, — вместе мы найдем тебе кого-то добрее него. Того, кто тебе подходит.

«Ты действительно веришь, что кто-то сможет полюбить тебя?» — частая фраза из её уст. В отношении отца она всегда добавляла «кроме меня» в конце.

И я верила ей. Всегда.

Уехав, а точнее сбежав в Эдинак, я смогла настроить себя на другие мысли. Попыталась влиться в новую жизнь, в которой меня мог любить хоть кто-нибудь, однако… мама была неизменно рядом — в письмах, в которых неизменной была гадкая фраза, заставляющая меня сомневаться каждый раз, когда я смотрела на Оса или слышала из его уст признание.

Полюбить меня было бы странно для такого, как он. Невозможно. И я была рада в какой-то степени, что моё сердце было разбито не им самим, а мамой. Потому что именно так я могла строить розовые мечты о том, как мы остаемся вместе по-настоящему — без игр и лжи.

— Я подготовила тебе комнату, — она почти рывком отодвинула меня от себя и отошла на несколько шагов, — а ещё приставила к тебе дуэнью. Прекрасная женщина с превосходными манерами. Она должна будет научить тебя быть хорошей женой и леди. По донесениям моих помощников, ты совсем распустилась за эти годы, — она потянула меня за руку, — связь до брака ещё — куда не шло, но официальный статус фаворитки! Ты меня разочаровала. Как принцесса может быть любовницей?!

Я шагала вслед за ней, чувствуя, что внутри что-то оборвалось. Словно я вернулась в тот самый ад, из которого вырвалась. Словно то ласковое весеннее солнышко решило вновь вернуться в зиму.

— Дуэнья не поможет выдать меня замуж, — я шмыгнула носом и поджала губы, — если тебе не нужна такая опороченная дочь, то заведи другую.

Женщина резко остановилась. Я услышала её злое шипение, унесшееся куда-то вперед в коридор. Руку при этом сжала адская хватка, которая неожиданно стала ласковой. А мама мягко и неторопливо обернулась, нежно улыбнулась мне, как делала это очень редко, и ответила:

— Ты одна осталась моей опорой, милая. Никакая ещё одна дочь мне не нужна, — глаза её при этом оставались холодными и злыми, отчего слова казались пустыми и фальшивыми, — ко всему прочему, эта дуэнья сделает леди из кого угодно, — она отвернулась и вновь повела меня вперед, — вы подружитесь, уверяю тебя.

Я в этом сомневалась. Потому, наверное, и не смогла произнести ничего в ответ.

Мы преодолели несколько однообразных коридоров, зашли в жилую часть дворца и завернули в главное королевское фойе, из которого вели сразу несколько дверей в спальни новой королевской семьи. Наши с мамой.

— Будь строже к себе, Вероника, — добавила перед самой дверью мама, — теперь ты принадлежишь к высочайшему статусу, а это подразумевает много правил. Но поговорим об этом завтра — тебе пора отдыхать.

Её рука рывком распахнула створки передо мной.

— Ах, да! — вновь резкий разворот за руку от неё, — это — чтобы никто не смог украсть тебя у меня ещё раз.

На руке защёлкнулся серебряный толстый браслет, сжавший руку, отчего мне пришлось спустить его ниже к запястью.

— Ты набрала лишнего веса, — хмыкнула она, — это мы тоже поправим. Спокойной ночи, дочь.

Её ладонь шлёпнула меня по щеке, вторая толкнула в комнату, а после захлопнула дверцы. Послышался щелчок провернувшегося ключа в скважине — меня заперли.

Первым делом я попыталась снять браслет с руки. Когда же поняла, что от него должен быть ключ, добрела до первого попавшегося на глаза окна и распахнула створки. Решётки. На каждом окне в каждой комнате.

Моих моральных сил хватило только на медленное стекание на пол по стене и злой взгляд куда-то вперед сквозь слёзы надвигающейся истерики.

Новый день начался, не успел завершиться прошлый.

Не помню в какой момент ночи, но я смогла влиться в беспамятство и оставаться там до того момента, как грубо хлестанули по щекам и облили водой, кажется, из ближайшей вазы с цветами.

— Вы невероятно правы, Ваше Величество! — раздалось сверху, — леди совсем одичала в этой стране глупцов и дикарей! Разве может быть у принцессы такой глубокий сон?! Поднимайтесь, Ваше Высочество! У нас много работы.

Я смогла разглядеть лицо говорившей, только когда глаза привыкли к первым рассветным лучам солнца, светящим прямо позади женщины.

На вид ей было лет сорок — сорок пять, выдавали морщинки у носа и на лбу. К сожалению, они же говорили мне и о характере леди: она любила хмуриться и часто злилась, чего не скрывало и настоящее её лицо, обращенное на поднимающуюся с пола меня.

— Поливать водой вашу «принцессу» не достойно поведения леди, — усмехнулась я, — а крепкий сон после беспокойной ночи — знак, что тело очень перенапряжено и нуждается в отдыхе.

Чеканила эти слова я пока шагала к кровати и снимала с себя верхнее намокшее платье.

Вчерашняя ночь не была потеряна бесцельно — всё же я не была малахольной девицей из Эдинака, которую обидеть может любой, кто пожелает. Я вспомнила, что являюсь дочерью своей матери, поэтому отступать от своих правил в мои планы не входило.

— В…вы мне дерзите?! — воскликнула дама.

Я откинула на кресло платье и плюхнулась лицом в подушку.

— Передайте вашей Королеве, что по её правилам я буду играть, только если она не будет докучать мне со своими глупостями, — я не сдержала громкого зевка и опустила веки.

В комнате с минуту стояла тишина, и я было подумала, что престранная аристократка сбежала жаловаться, как кровать прогнулась под весом того, кто на неё присел. Теплая рука прошлась по моим волосам.

— Ты можешь сказать мне это лично, Вероника, — слова мамы со сталью в голосе.

Я приподняла голову и открыла глаза. Мы встретились взглядами.

— Ты и так всё слышала, мама. Так что будь добра — покинь мою комнату, я хочу спать.

Голова вновь упала на подушку.

— М…мне сходить за ещё одной вазой, Ваше Величество? — холодно спросила, кажется, дуэнья.

— В этом нет смысла, — королева поднялась с моей кровати, — она упряма, как её отец.

Я рассмеялась.

— Я упряма, как ты, — прыснула на её слова.

— Может её выпороть? — не сдалась леди.

Тут уже я хрюкнула.

— С сегодняшнего дня начинаются балы, она должна будет найти себе жениха, — злой голос мамы, — мне нужно её спокойствие, а не жалостливые стоны при каждом шаге.

Я не сдержала довольной улыбки.

— Я ещё и жаловаться умею, — добавила я.

Злость женщин почувствовалась даже в воздухе. Шлепок веером по попе заставил меня усмехнуться и сделать назло:

— Даже его высочество принц Оскар шлёпал сильнее.