него, но не спрятались. Напротив, хотя юные, но уже кокетки, стали играя, пожалуй, нарочно попадаться на глаза наблюдавшего. Голубок встрепенулся, вылетел в окно и, словно подученный (сколько случайностей в жизни!), описав несколько кругов, повернул к открытому окну Яна и, послушный его зову, уселся на подоконнике… Девушки со смехом выглянули, потом закрыли глаза, стыдясь отошли и стали смотреть из-за занавески. Ян протянул руку к птице, и прирученный голубь уселся на ней. Сердце у Яна стучало, лицо горело, он поцеловал голубя.

Птица, словно теперь узнала чужого по дыханию, слетела, быстро перелетела двор, разделяющий оба дома, и вернулась к девушкам, которые встретили ее смеясь, закрыли окошко и ушли с добычей в другую комнату.

Эта идиллическая сценка, хотя и вполне естественная, послужила вступлением ко многим следующим. С этого момента девушки стали знакомыми Яна, а Ян их другом издали. Искали друг друга взглядами, здоровались тайком, а голубок всегда напоминал, знакомство. Младшая, голубоглазая, часто сдвигала занавеску, открывала окно; иногда, опираясь на плечо бабушки, бросала продолжительные взгляды на противоположную сторону двора. Ян тоже стал часто заходить к себе в комнату, задумываясь, стоял, выжидал.

Спустя несколько недель знакомство завязалось вполне, проснулась любовь, но обе стороны или не умели, или боялись ближе подойти друг к другу. Ян был робок от природы, робок, зная свое положение бедняка; наконец, боялся, сам не зная, пего.

Ему легко было навести справки о девушках; все их знали, но мало кто больше его. Кто они? Кто бабушка? Разные лица говорили разное; но все признавали, что они бедны, трудятся и красавицы. Они втроем занимали две комнаты с окнами во двор, что служило признаком квартиры пасынков судьбы, не имеющих права не только участвовать в более блестящей жизни, но даже и смотреть на нее. Для таких лиц — укромный уголок и труд. Единственным развлечением являлся голубок.

У старушки было мало знакомых и друзей, так как гости не показывались. Изредка лишь приходил старик в польском костюме, опираясь на палку с костяным набалдашником, может быть дальний родственник или друг юности. Он просиживал вечер с бабушкой и внучками, посмеиваясь, как раньше умели смеяться, незлобиво. Девушки ходили вместе только в костел, редко после обеда на прогулку. Среди соседей они были известны под именем сестричек, так как одинаково одетые и очень похожие друг на дружку, обращали на себя внимание всех. У них было много таких же, как Ян, незнакомых друзей.

Старушка регулярно платила за квартиру, жила скромно; одна служанка занималась кухней и уборкой. На расспросы любопытных: она не раз отвечала: "Да разве я знаю!" или пожимала плечами, намекая этим, что расспрашивать не стоит.

Однажды старик Батрани увидел Яна у окошка столь поглощенного в созерцание голубоглазой соседки, что он не расслышал, не заметил, не почувствовал вошедшего художника. Итальянец подошел, взглянул, постоял минуту с выражением жалости на лице и, положив тихо руку на плечо юноши, горько улыбнулся.

— Ясь, — сказал он покрасневшему юноше, пойманному с поличным, — ты уже не мальчик, я скажу тебе как мужчине: избегай женщин, твоя единственная возлюбленная — искусство. Ars longa, vita brevis [6]; жизнь мало посвятить ему. А разве женщина даст тебе большее и более верное наслаждение? О, никогда! Древний Египет заключил в красивом символе всю историю женщины. Вечная загадка, которую проще всего решает смерть либо тела, либо души. Лицо ангела, грудь матери, тело животного, львиные ноги и птичьи крылья. Обещания дает тебе ангельский взор, но ты обнимешь чудовище, зверя, призрак, а крылья вскоре унесут от тебя далеко это странное, как бы сонное видение. Отведи глаза и не смотри. Женщина влечет тебя тем очарованием, каким влечет пропасть, опасность, смерть!.. Люби искусство, люби идеальную красоту, бестелесную, но не женщину. Слово этой загадки — женщины, запечатано в книге за семью печатями в ином мире. Никогда, никогда ты ее не разгадаешь. В глазах Сфинкса лишь вечный вопрос, вопрос и вопрос без ответа… Может быть он и сам невиноват, — добавил печально; — он создан загадкой для себя и других, поэтому тоскует, желает, разочаровывается, теряет желание, надеется еще и опять спрашивает у мира, зачем ему взвалили на плечи жизнь полную тоски, так сожженную желанием? Бедны они, беден и он!

Промолвив это, Батрани ушел, а Ян задумался. Голубоглазая давно уже скрылась, заметив вошедшего итальянца.

Мы все жалуемся на разочарования, но кто из нас не получал предостережений? Внутренний голос, голос людей, голос умерших, которые завещали нам свою опытность, все говорило молодому: "Обманешься!"

А между тем пошел, чтобы разочароваться и нарочно разочаровался. Говорят, что на большой высоте, когда смотришь вниз, человек чувствует стремление упасть, земля внезапно притягивает его, глаза фатально устремляются в пропасть, теряешь сознание опасности и смерти, протягиваешь руки и падаешь. Homo vult deсipi [7], воля есть проявление неизбежного. Ян понял слова Батрани: будущее промелькнуло перед ним, но он не закрыл окошка и потом не стал его избегать. Голубоглазая постоянно влекла его к себе. Он не видел в этом будущего, не питал надежды, однако, привязывался сердцем и любил. Ведь любовь сама по себе является такой же потребностью юности, как падение камня поднятого вверх и выпущенного из руки. Не важно, что он разобьется вдребезги, надо упасть.

Вскоре Ян узнал, высмотрел, в какое время сестрички выходили из дому в костел, нашел средство уходить из дому, встретиться с ними на улице, перехватить улыбку, взгляд, потом равнодушное слово, далее желанное, дорогое словечко; затем уже его искали, наконец, из окна сигнализировали, когда сестры должна были уходить, но так ловко, что никто не мог заметить и понять, кроме Яна. А Ян все больше задумывался и просиживал в комнатке.

Старик Батрани часто повторял:

— Янек! Сфинкс тебя погубит! Не разгадаешь загадки, а погибнешь из-за нее. Великий символ означает, что кто не отгадал загадки Сфинкса, должен погибнуть. Так обстоит дело и сейчас все погибаем, так как никто ее не разгадает. Янек, слишком часто всматриваешься в Сфинкса!

Ян краснел, стыдился, но ничего не отвечал.

Мариетта, не понимавшая равнодушие к ней юноши, так как с момента прибытия Яна старалась быть милой, ласковой, красивой, почувствовала, наконец, что в сердце пробуждается гнев, глаза ее наливались слезами, сердце громко стучало. Понятно, она стала беспокоиться при мысли, что Ян любит другую. Она стала за ним следить, подозревать. Задумчивость, частые отлучки, просиживание у себя в комнате — все это уверяло ее, что Ян влюбился. Но в кого? В кого?