сестры Иосифа, их жены и мужья, следуя его плодовитому примеру, рожали по семь, восемь, девять и даже тринадцать детей. Из первоначальных одиннадцати иммигрантов Селигманов объединенная семья Селигманов — мужья, жены и дети — разрослась до 104 человек, или, как напомнил Джозеф своим братьям, прибыль в людях составила 845%.

Династический Джозеф материл всех беременных в семье, что было довольно трудоемко, поскольку часто их было несколько одновременно. Естественно, он предпочитал детей мужского пола женщинам и, похоже, почти добился своего. Из восьмидесяти двух детей Селигмана сорок четыре были мальчиками. Дети Селигмана также опередили показатели младенческой смертности того времени. Из четырех с лишним человек, составивших второе поколение, только двое не дожили до зрелого возраста. Такое здоровое и многочисленное племя, казалось бы, должно было обеспечить персоналом операцию практически любого масштаба.

Была только одна проблема, которая касается всех династий, и с которой столкнутся все семьи нью-йоркских немецких евреев, проводящих уравнение между семьей и бизнесом. Джозеф столкнулся с ней рано, задолго до того, как ему пришлось заняться устройством сыновей, зятьев, племянников и племянниц в отведенные для них места. Не успел он составить свой трансатлантический и трансконтинентальный организационный стол, в котором каждый зять и брат занимал свое место, как обнаружил, что у него есть люди, которые не справляются со своими обязанностями или не умеют их выполнять. Например, Макс Штетгеймер, муж сестры Джозефа Бабетты.

Положение сестры Селигмана было непростым. Она полностью зависела от своих братьев, и хотя они были щедры, но делали это свысока, оставляя девочек в неведении относительно того, насколько богата семья на самом деле. Денежные вопросы считались вредными для женского мозга, поэтому братья Селигманы избавляли своих подруг от всех финансовых подробностей, которые, по их мнению, были им недоступны. Если дела шли плохо, женщинам урезали пособие, но без объяснения причин. Женщины возмущались, но ничего не могли поделать. Мужчины зарабатывали деньги и были их благодетелями.

Положение Бабетты было особенно несчастливым. Макс Штетгеймер был человеком твердым, но бесцветным, угрюмым и необщительным, и та жизнь, которую они прожили вместе, прошла в каком-то мягком молчании. Макс, видимо, любил сидеть. В письмах того времени все упоминания о Максе — а их очень мало — сопровождаются комментарием: «Макс сидел». Есть вероятность, что он был не очень умным. Макс и его отец были импортерами по образованию и традиции. Покупка и продажа товаров была для Макса понятным процессом. Но тонкости финансов — факторинга, продажи облигаций, кредитования — ему были непонятны. В начале брака с Бабеттой Джозеф устроил Макса в магазин в Сент-Луисе, где тот работал вместе с Уильямом. Но теперь, спустя почти двадцать лет, когда Джозеф был готов полностью отказаться от работы в магазине и заняться международным банковским бизнесом, Макс уперся ногами. Джозеф планировал отправить Макса в Париж вместе с Уильямом. Но Макс не хотел ни в Париж, ни в банковское дело, ни работать с Уильямом.

На сторону Макса встал отец Макса, Джейкоб Штетгеймер, который присоединился к предприятиям Селигмана, когда его сын женился на представительнице клана, а также жена Джейкоба Штетгеймера, которая поддержала фракцию Штетгеймеров. Старшая госпожа Штетгеймер завидовала Селигманам и не одобряла того, как Бабетта воспитывает своих детей. И вот Иосиф пытался осуществить свой грандиозный замысел, а все Штетгеймеры выстроились против всех Селигманов.

Ситуация с каждым днем становилась все более напряженной. Дома Макс жаловался Бабетте, что ее брат «против» него, пытается «властвовать» над ним, «хочет помыкать мной». Бабетта попыталась заступиться за мужа перед Джозефом, и Джозеф объяснил Бабетте, что если она хоть немного предана своей семье, то заставит Макса и отца Макса делать то, что им говорят. «В конце концов, мы сделали Макса богатым человеком», — напомнил он сестре.

Неразумная Бабетта передала это сообщение Максу, и тот предъявил Джозефу ультиматум. Если ему и его отцу не позволят беспрепятственно продолжать заниматься импортом, они выйдут из организации Джозефа. Затем Макс заявил Бабетте, что если они с Селигманами разойдутся, то он больше никогда не позволит ей увидеться с братьями и сестрами, которые были для нее всем миром. В отчаянии Джозеф обратился за помощью к Уильяму, написав:

Макс настаивает, чтобы мы снова занялись импортом. И если мы не займемся им так же активно, как раньше, он найдет других партнеров. Ничто не радовало бы меня больше, если бы не наша дорогая Бабетта, которая говорит, что как только Макс прекратит с нами деловые связи, ее ждет жизнь еще более невыносимая, чем до сих пор, и умоляет меня попытаться удержать его. Хотя бы ради нее я считаю своим долгом, если не смогу поместить его в Париже или Франкфурте, как я бы предпочел, снова начать импорт».

У Вильгельма было практическое предложение. Он намекнул, что спор можно разрешить в другой области — в частности, в области денег. Конечно, Макс назвал свою цену, и Якоб тоже. Джейкобу была выдана сумма, достаточная для организации собственного импортного бизнеса. Другая сумма, в виде большей доли в бизнесе, досталась Максу, который, в свою очередь, согласился присоединиться к Генриху во Франкфурте. В качестве еще одной уступки Максу и в угоду Бабетте Джозеф согласился переименовать франкфуртский дом в «Селигман и Штетгеймер» и разрешить Максу заниматься импортом и экспортом на стороне. Конечно, было бы неправдой сказать, что это всех устроило. Это было временное соглашение, дорогостоящее для Джозефа и принятое Максом лишь с ворчанием.

В то же время в Сан-Франциско Джозеф пытался справиться с другой семейной проблемой. Он уже давно понял, что артистичный Леопольд нуждается в твердой руке, которая направляла бы его. Он полагал, что в офисе на Западном побережье Абрахам сможет обеспечить его этим. Но вскоре выяснилось, что это не так. Ни Абрахам, ни Леопольд, похоже, не понимали, что делают. Пока Леопольд мечтал над своим блокнотом, Абрахам, который, по крайней мере, брался за любой проект с большим энтузиазмом, начал длинную череду неуклюжих, легкомысленных и дорогостоящих ошибок. Некомпетентный шурин — это уже плохо, но иметь двух родных братьев, не разбирающихся в банковском деле, было просто немыслимо.

Для Джозефа все было вопросом обучения, как учился он сам, и поэтому он терпеливо начал пытаться обучить Абрахама банковскому делу по почте. «Вы, конечно, еще не освоили банковское дело, как и мы несколько лет назад, — писал Джозеф из Нью-Йорка, — и только благодаря чрезвычайной осторожности, не доверяя никому, кроме тех, кто знал, что его безопасность не вызывает сомнений, мы обошлись без больших потерь». Но Авраам и