Сквозь плотно закрытые веки в зрачках стояло красное свечение цвета ее собственной крови, по груди и бедрам бродило пышущее солнце, словно могучие, жадные уста пили ее поцелуями. В памяти всплыл светлый, победительный образ, и прохладная судорога пробежала по телу, охваченному солнечным жаром…

Разбудил далекий, но набиравший силу раскат грома. Ихазель вскочила: морская гладь шла рябью под первыми порывами ветра. Девушка взялась за весла и торопливо заработала ими, но теперь требовалось гораздо большее усилие, потому что приходилось одолевать и встречный ветер, и мерную плавную волну, которая покачивала лодку, расплескиваясь белым гребнем об острый нос…

Ветер крепчал и порывисто бил крыльями по воде, когда золотоволосая Ихазель, не помня себя от усталости, причалила к укрытым под деревьями мосткам при низком взморье Кладбищенского острова. Едва успела привязать лодку к столбику и подхватить комок одежды, как гроза всей тяжестью рухнула на пенные воды под затмившимся небом. Ветер ухватил и дернул золотые волосы девушки навстречу сверканию молний, чуть не вырвал одежду из рук и заходил колесом вокруг нагого лилейного тела. Ихазель юркнула под каменную плиту, наклонно торчащую из зелени, и, сражаясь с ветром, кое-как оделась. Первые теплые капли дождя упали на еще обнаженную спину.

Пришлось бежать под ливнем не по тропинке, а напрямик, между знакомыми купами деревьев, освещаемых внезапными вспышками молний, прыгать с камня, укрытого в траве, на камень, взбираться на скользкие, сочащиеся водой склоны холмов. Возле курганов, под которыми, как твердит легенда, покоятся останки первых людей на Луне, Ихазель свернула в сторону берега и взбежала на вершину пригорка, где громоздились огромные глыбы.

Под одной из глыб открывался вход в обширную пещеру. Ихазель нырнула туда и только там перевела дух, ловя воздух судорожно вздымающейся грудью. С волос и легкой одежды, облепившей стройное тело, струями лилась вода.

Из бокового лаза на шорох выглянул старик, вгляделся в сумрак.

– Наконец-то! – подал он голос. – А то я уже беспокоиться начал.

– Припоздала, – ответила Ихазель. – Но раньше никак не получалось, боязно было, что заметят.

Крохабенна взял ее за руку и повел за собой.

В одном из ответвлений пещеры он устроил себе истинно отшельническое жилье. Былой первосвященник спал на связке шкур, как спят полудикие рыбаки с Перешейка. Стульями и столом служили подходящие камни. В углу на скорую руку была сложена печка для обогрева в ночные холода.

Сквозь неведомые щели в сводах сюда проникал рассеянный дневной свет, и, забыв об усталости и мокрой одежде, Ихазель жадно всматривалась в деда. Он показался ей много старше, печальней и вместе с тем много царственней, чем прежде, хотя стоял перед ней без очарования святости и власти, от которой отказался, приветствуя пришедшего Победоносца. Сердце сжималось при взгляде на этого благородного и даже в отречении полного достоинства человека, особенно при невольном воспоминании о хитроватом и суетливом Элеме, к которому Ихазель питала непреодолимое отвращение, быть может инстинктивно чувствуя, как лживы его покорность и смирение перед Марком. Явилась мысль, что, оставшись на первосвященническом престоле, Крохабенна мог бы сейчас вершить священную волю Победоносца и щедрой десницей осенять благодатью нового времени весь лунный мир. Горечь незажившей обиды вскипела, и, вместо того чтобы поздороваться с дедом, которого столько времени не видела, внучка с упреком воскликнула:

– Дедушка! Зачем ты ушел? Почему не хочешь вернуться?

Но старик как не слышал. Будто гостеприимный хозяин, только и всего, хлопотал в пещере, доставая из тайничка простую кожаную одежку.

– Раздевайся. Переоденься в сухое.

Когда-то белыми, а теперь мозолистыми руками сам потянулся распустить торопливо затянутые завязки у нее на шее.

Девушка отвела его руку:

– Нет, не надо.

Он глянул с удивлением:

– Надо. Ты же насквозь промокла.

Ихазель покраснела:

– Сама переоденусь. Вон за тем камнем, а ты не смотри.

Привыкший к невинному бесстыдству лунных женщин, старик этой стеснительности не понял, и тогда Ихазель объяснила, краснея вдвое:

– Я Победоносцу служу, я ему поклялась, что нагой меня никто не увидит, даже женщины.

– Что за глупости! – буркнул Крохабенна, которому в голову не пришла мысль об эротической подоплеке этого странного зарока.

Но спорить не стал. И пока Ихазель переодевалась в сторонке, раздул огонь, едва тлевший в печи, и взялся разогревать еду.

Вскоре внучка в жесткой кожаной робе, одетой коробом на голое тело, подошла помочь опытной рукой.

Тем временем снаружи бушевала полдневная гроза. В пещеру проникали чуть приглушенные раскаты грома. Казалось, это ветер шумно ломится в каменные двери, уже доносится его студеное дыхание, вот-вот он ворвется сюда, одетый в сияние молний. В краткие мгновения затишья доносился могучий, ровный, торжественный рокот моря, которое терпеливо грызло скальное основание острова в полном убеждении, что еще несколько веков, еще две-три тысячи ничего не значащих лет, и оно, как поглотило когда-то многосотмильное пространство, так поглотит и этот клочок суши. Эко дело, что когда-нибудь потом самому предстоит высохнуть и исчезнуть!

Накормив внучку, старик присел на глыбу, покрытую мохнатой шкурой, сложил руки на коленях и приступил к рассказу:

– Я дал тебе знать, где я, только после ухода войска, потому что здешний рыбак и добровольный сторож древних могил, которому я доверился, прослышал, что ты обещала Победоносцу сыскать меня и выдать с головой. А я не хочу…

Ихазель ахнула, хотела возразить, но дед сделал ей знак помолчать.

– Не перебивай ты, – сказал он. – Душа разговора просит, ты слушай. Небось дивилась, что я ушел. Знаю, кое-кто поговаривает: мол, старик сам привык распоряжаться, даже с гостем со звезд делиться властью не хотел, вот и хлопнул дверью. Это не так. Всего тебе не объясню, слишком много пришлось бы говорить про великое здание, что в одночасье рухнуло, да и вряд ли ты меня верно поймешь. Просто вы уже встретили Победоносца, а я еще нет. Не так, как Хома: он, бают, этого вашего не признает и ждет другого, истинного. Нет, я жду, может, этот все же станет Победоносцем. Надеюсь все-таки. Когда бы увидел, что он и впрямь послан Луне небесами, опочил бы я с миром, а если ему понадоблюсь, то приду. А сейчас еще не время. Прошлой ночью не усидел в пещере, вышел, видел буера, видел войско молодое, лихое, как оно на юг правит. Подожду, пока вернутся на тех буерах. Ежели вернутся такими же лихими, а не горстка, что от супостата еле ноги унесла, вот тогда и я скажу: он Победоносец. Годы вразумили только то дело благословлять, которое удачно доделали. Слишком много бедствий и крушений довелось пережить, чтобы судить по намерениям и благодарить да славить за несвершенные подвиги. Но очень по тебе скучаю, ты же мне как цветочек, единственная память по моим ушедшим детям, потому-то и кликнул тебя через того сторожа. Расскажи, каково тебе там, что слышала, что видела.