думает обо всем этом. Она по-прежнему не знала, чего он хотел. Но если Джекс был соперником Аполлона, то навряд ли бог Судьбы спланировал такой ход.

Аполлон взял обе ее руки в свои теплые ладони.

– Я хочу, чтобы ты стала моей, Эванджелина Фокс. Я хочу исписать стены Волчьей Усадьбы балладами в твою честь и высечь имя твое на моем сердце мечами. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, моей принцессой и моей королевой. Выходи за меня замуж, Эванджелина, и позволь положить весь мой мир к твоим ногам.

Он снова поднес ее руку к губам, и в этот раз, когда принц посмотрел на Эванджелину, казалось, остального празднества как будто не существовало вовсе. Его глаза сказали тысячи изысканных слов. Но громче всех звучало желание. Аполлон желал ее больше, чем кто-либо другой в бальной зале.

Никто никогда не смотрел на Эванджелину так – даже Люк. По правде говоря, она даже образ Люка не могла представить в своей голове сейчас. Все, что она видела перед собой, – это тоску, надежду и намек на страх, промелькнувший на лице Аполлона, как будто она собиралась сказать «нет». Но разве могла она дать такой ответ?

Впервые за многие месяцы Эванджелина чувствовала, что ее сердце переполнено до отказа.

А посему, когда Эванджелина открыла рот, то произнесла в ответ лишь то, что сказало бы большинство девушек, если бы принц королевских кровей сделал им предложение посреди зачарованного бального зала.

– Да.

19

Как только Эванджелина пискнула свое «да», трубачи затрезвонили в медные трубы, весь бальный зал взорвался аплодисментами, а Аполлон галантно подхватил ее на руки.

Его улыбка выражала неподдельное счастье. Он собирался поцеловать ее. Его веки сомкнулись, а рот опускался ниже. И…

Эванджелина попыталась прильнуть к нему ближе.

Она находилась в самом сердце сказки, парила посреди заколдованного замка на руках принца, который выбрал ее среди всех остальных девушек, присутствовавших на балу.

Но то, как принц наклонился, чтобы поцеловать ее, заставило Эванджелину вспомнить о другом поцелуе. Об их последнем поцелуе, – поцелуе, который Джекс подстроил по причинам, которые она до сих пор не понимала. Но что, если он добивался именно этого? Эванджелина не хотела думать, что предложение руки и сердца – дело рук Джекса. Он ведь не мог знать, что один-единственный поцелуй приведет к этому, и Эванджелина задалась вопросом, зачем богу Судьбы вообще понадобилась эта помолвка. Гораздо проще и приятнее было представлять, что все пошло не так, как хотел Джекс.

Разве богу Судьбы не положено ревновать?

– Ты в порядке? – Теплая рука Аполлона скользнула по ее спине вверх, мягко поглаживая и словно уговаривая пробудиться от дурного сна. – Ты ведь не передумала?

Эванджелина робко вздохнула.

Она по-прежнему не видела в толпе Джекса, хотя ей казалось, что все королевство сейчас наблюдает за происходящим. Весь бальный зал собрался вокруг них, обратив свои пристальные взгляды, выражавшие весь спектр эмоций от благоговения до зависти.

– Ты потрясена. – Аполлон коснулся пальцами ее подбородка и повернул ее лицо в свою сторону. – Извини меня, сердце мое. Мне жаль, что я не смог сделать это в интимной обстановке. Но в будущем нас ждет немало возможностей для уединения. – Принц склонил голову, собираясь одарить ее еще одним поцелуем.

Эванджелине оставалось только закрыть глаза и поцеловать его в ответ. Это был тот самый шанс на ее счастливый финал. И, отбросив все свои сомнения, Эванджелина действительно почувствовала себя счастливой. Именно к этому и вела ее надежда, и именно за этим приехала на Север. Она хотела, чтобы история ее любви была столь же чудесной, как и у родителей. Она мечтала о первой любви и о шансе на встречу с принцем и добилась этого.

Эванджелина подняла голову.

Губы Аполлона встретились с ее губами прежде, чем она успела прикрыть глаза. Прошлой ночью его терзали поначалу сомнения, но сегодня он действовал с уверенностью, присущей лишь принцу, которому никогда не отказывали. Его губы были мягкими, но поцелуй был похож на цветы, слетавшие с ее платья, и вздохи ошеломленной толпы, когда принц поднял Эванджелину на руки и закружил, продолжая целовать, целовать, целовать. Это был такой поцелуй, который живет обычно в нездоровых мечтах, – размытое пятно головокружительного тепла и прикосновений, – и в этот раз Джекс его не прервал. Эванджелина не почувствовала прикосновения его холодной руки на своем плече и не услышала в своей голове голоса, твердившего, что она совершает ошибку. Она слышала лишь бормотания Аполлона, обещавшего совсем скоро подарить ей все, чего она когда-либо могла пожелать.

20

После смерти отца Эванджелине снились сны, в которых оба родителя были живы. В своих сновидениях она работала в лавке диковинок, стояла у двери и глядела в окно в ожидании их прихода. Она смотрела, как мама с папой спускаются, идут, держась за руки, по улице, и когда они подходят к двери – как раз в тот момент, когда она трепетно желала услышать их голоса и почувствовать их руки, заключающие ее в теплые объятия, – Эванджелина просыпалась. Она всегда отчаянно пыталась вновь заснуть, чтобы еще минуту посмотреть этот сон.

Эти сны были лучшей частью ее дня. Но теперь, просыпаясь, она чувствовала себя будто во сне. Немного нереальном и немного волшебном. Сначала Эванджелина не осмеливалась открыть глаза. Ее надежда столь долго была хрупкой, точно мыльный пузырь, что Эванджелина по-прежнему боялась, что она может лопнуть. Эванджелина боялась, что может вновь очутиться в своей тесной комнатушке в Валенде в совершенном одиночестве.

Но Валенда находилась за полмира отсюда, и совсем скоро она больше никогда не останется одна.

Когда Эванджелина открыла глаза, она все еще находилась в Валорфелле, лежала на своей кровати в виде сундука с сокровищами в «Русалке и Жемчужинах» – и она была помолвлена с принцем!

Эванджелина не могла сдержать улыбку, расплывшуюся по ее лицу, и хихиканье, вырвавшееся из груди.

– О, замечательно! Ты проснулась наконец. – Марисоль просунула голову в дверь, впустив в комнату поток тепла, исходящий от очага в соседней комнате. Должно быть, она проснулась намного раньше. Сестра уже успела нарядиться в платье цвета молочного персика, ее светло-каштановые волосы были аккуратно заплетены в косу, а в руках она держала две чашки дымящегося чая, наполнившего прохладную комнату Эванджелины ароматом зимней ягоды и белой мяты. К тому моменту, когда они наконец-то покинули бал, обе девушки были настолько измотаны, что практически рухнули в свою карету и проспали всю обратную дорогу до трактира.