– А не всякий так сумеет – выпить одним махом!

Наполнив стопку, она угодливо подвинула её Осипу, улыбнулась, предложила:

– Попробуй-ка!

Осип понял её намерение, ответил:

– Достаточно. И без того набрались…

– Куда ему! – услыхал Фёдор отцов отказ. – Он ведь прикладывается к рюмке только для того, чтобы меня напоить. Я же у него в кишках сижу…

– Вот ведь наказание господне. Сидит буровит чёрт-те што… Больной. Ничего не поделаешь… Вот ведь красавец, богатырь, а кому такой нужен?

На отцово сетование Фёдор брякнул:

– Да хотя бы Васёне. Ты думаешь почему в березняк её потянуло?

Осип побелел, спросил шёпотом:

– Врёшь! Признайся, што ты натворил?

В ответ Фёдор ухмыльнулся: дескать, твоё дело, думай, что хочешь…

Осип подхватился на ноги, но, заметив в лице Марии исключительный интерес, понял: каждое его слово может быть передано Борису Михайловичу. Потому сел и, махнув рукой, объяснил свой порыв очень просто:

– Всё равно не унять пустомелю…

Осип давно убедил себя в том, что иждивенчество сына дано ему природой, как слепая кишка, которую никто и никогда ему не удалит. Но до этого дня ему и в голову не приходила такая мысль: что будет, если Фёдор женится? Если ещё и на такой, как Васёна… Возможность оказаться примаком в семье сына так его напугала, что он поторопился найти в допустимой родне изъян.

– Нашёл невесту! – сказал он, скривив губы. – Она по годам только мне впору…

– Ха-ха! – Фёдор указал на отца, как тунгус на верблюда. – Жених – мать твою! Кукиш на рогатке…

Ему бы хотелось и дальше поиздеваться над отцом, но его язык от выпитого совсем размок, почти все звуки стали гласными. Марии это показалось забавным, она откровенно рассмеялась. Фёдор тут же ухватил её за волосы и потянул к полу.

– Ты што творишь?! – дёрнулась она, но не освободилась, а только сильнее перегнулась и крикнула Осипу: – Уйми своего ублюдка!

Тот подскочил – выручить гостью, но Фёдор другой рукой угодил отцу в челюсть, протащил Марию за волосы до порога, и, задев головой наличник двери, она оказалась вышвырнутой на мороз.

И Осип опомнился от случившегося только тогда, когда сам оказался рядом с Марией…

Мицай сидел на лежанке, держал ноги в отваре трав, когда послышался собачий брёх. Дарья вышла на крыльцо – посмотреть, кого это на ночь глядя холера по деревне носит. Увидела во дворе у соседей расхристанную Марию, следом за которой вывернулся из тепла такой же встрёпанный Осип. Сказала громко:

– Выдался же денёк! То – Катерина, то – Васёна… Эти ещё взялись…

Сокрушаясь, она вернулась в избу, долила в дедову лохань горячего отвара. Глубину её дыхания старый понял по-своему, потому спросил:

– Чего уж так… запаляться-то за меня? Я тебе чё, нароком, чё ли, захворал?

– Ты ещё вздумай! – одёрнула его Дарья. – Хто тебя упрекает? Эвон я… Чё за плетнём-то за нашим творится. Мария-то, гляди, уже успела… снюхалась с этими, с приблудами. А ты чё, разгорелся у меня? – приложила она ладонь ко лбу Мицая. – Ба-а! Да у тебя испарина дожжом… Воробей! – окликнула она Нюшку, которая уже придрёмывала за столом. – Поди-ка сюда. Подливай деду отвару в ушат; рукой-то смотри, чтоб не ошпарить. А я вечерю налажу… Тебе тоже спать пора, да и деда надо чаем напоить да уложить потеплей…

Занятая столом, она вздыхала, повторяя:

– Тут Павел… Тут Васёна… Соседи ишшо… Теперь ты… И всё разом! Не много ли? В Казанихе у нас только лихой души не хватало. Нате вам – пожаловала…

– Ты мне брось! – застрожился Мицай. – Я – куда ни шло… А при чём здесь Павел да Васёна? К ним-то каким боком Марию прилаживашь? Я тут полежал подумал: не было у неё умысла; на колдобине качнуло её в мою сторону… Уж какая она ни шлёнда, а всё человек…

Дарья удивилась:

– Быстро прозрел…

– И тебе велю оглядеться!

– Да ты подумай мороженой своей башкой: она и доброта твоя должна быть настояшшей…

– Ну вот! Пошла кошка по дрова… – хохотнул Мицай. – Кто ж того не знат, что утром светат? А всё велю – угомонись! Дело тут не в доброте. В Никитиче дело-то…

– Боком выйдет Никитичу твоя угода, – не могла угомонится старая. – Таких бы Манек да мать бы вовремя осекала, да отец бы одёргивал, да соседи бы устыжали – откуда бы тогда им взяться-то было? Эвон сколько на земле сволочи накопилось – цельная война! Ты бы сщас на Катерину глянул: её горем, как берёзку бурей, оборвало. Облистится ли когда?..

– Такой дуб вывернуло… Немудрено и засохнуть рядом… – вздохнул Мицай, но тут же подбодрил свою хозяйку: – Надо надеяться… Мы же русские: поплачем, поплачем и дале поскачем…

– Што да, то да, – согласилась Дарья, – русского человека никакому горю без ухвата не переставить… больно он жизнью накипел! Хотя бы Катерину нашу возьми… В такой беде да не упустить Васёну…

– Кстати… Васёна, – пожелал уяснить Мицай. – Она-то пошто за реку подалась?

– Кистянику за Омкой собирать, – осерчала старая на дедов вопрос. – Грей давай лапы-то свои – может, тепло до мозгов дойдёт… Всё вам, мужикам, разжуй да в рот поклади…

Она потрогала рукою воду в лохани, приняла у Нюшки черпак, велела:

– А ну-ка, посвети сюда!

Девочка принесла со стола коптилку. Заодно с Дарьей увидела на мыску дедовой ступни вспухшую красноту.

– Чё заохала-то, чё ты заохала? – не дожидаясь причитаний, поспешил Мицай пресечь бабкины междометия. – Пройдёт…

– Ага… Пройдёт, если не отпадёт… Тут больницей пахнет…

– Какой ещё больницей?! – возмутился Мицай. – Нынче докторам и без меня дела хоть отбавляй…

– Ну, Михаил! – взмолилась Дарья, однако старый оборвал её:

– Восьмой десяток Михаил, и всё Господь милует. Проварим раз-другой в твоих травах, и успокоится…

Нюшка следила за канителью стариков и вспоминала своих родных деда с бабушкой. Она безотчётно сравнивала надёжность того и этого уюта. Ей хотелось вернуться туда, но и здесь она была готова остаться насовсем: слушать воркотню бабушки Дарьи, ухаживать за дедом Мицаем, осознавать свою нужность. Но, к сожалению, она понимала временность чужого тепла, потому, вернув коптилку на стол, забралась на скамейку и затихла.

Мицай спросил:

– Ты чего там нахохлилась, воробей? Не спать ли надумала?

– Какой – спать? – ответила за неё старая. – А ужином кто тебя кормить будет? Меня ж ты не слушаешься: днём-то лизнул, что котёнок…

Нюшка представила деда котёнком, хихикнула, но испугалась своей вольности и опять затихла. Хозяйка тем временем, сливая из чугунка вар, приговаривала, словно молилась на вареную картошку: