Как это понять нам? Никак. Вот мы можем только хихикать — и все тут. Или скажем, на Тибете. Мальчику делают гороскоп, рассказывают ему все, что с ним будет. И все так и случается. Он все знает заранее. Мы можем об этом только ля-ля-ля, фа-фа-фа, ля-ля-ля, фа-фа-фа… Поэтому люди и любят всякую экзотику, потому что это отстранено. Об этом легко говорить, легко рассуждать. Потому что это что-то такое непонятное. А когда просто и понятно: «нулевку», например, час держать. Это уже сложнее гораздо. Так что давайте оставим в покое нирвану и сансару. Мы от этого прыгать выше не будем. Не надо таких громких слов, пожалуйста, а то я напугаюсь.

Новый этап жизни — осуществление традиции в социуме. Новая задача связана с тем, чтобы создать открытый мир традиции. Для того чтобы такой мир создать, нужны такие люди из тех, что живут в традиции, которые были бы социально интересны. Вот и все. А как они будут социально интересны? Я, например, стал художником. Такой интересный, довольно-таки интересный художник (смеется). Во всяком случае, могу общаться с художниками, не смущаясь, что я художник. Есть тысячи вариантов. Весь вопрос в том, чтоб стать социально интересным и при этом остаться человеком традиции. Чтоб уметь здороваться вовремя, «до свидания» говорить, поддерживать интересную беседу, не выпячивая себя обязательно на первый план. Уметь пользоваться вилками, ложками, уметь носить одежду, соответствующую данной ситуации. И так далее, и тому подобное. Начинайте с простого. Затем: быть человеком, у которого всегда избыток энергии, масса творческих идей. Образованным. Воспитанным в соответствии с данной ситуацией. А уж кто в каком социуме будет интересен — это уже другой вопрос. Как принято говорить, чтоб была яркая личность. Ну такая прямо яркая (смеется), чтоб что-то делать умел. Классно делать. Высокопрофессионально.

Кстати, о буддизме. В дзен-буддизме есть такое понятие: мастерство без мастерства. На эту тему притча посветительская. «Стоит мастер стрельбы из лука. И стреляет с пятидесяти шагов в глиняные горшочки. И каждым выстрелом разбивает стрелой горшочек точно пополам. Мимо идет странствующий дзенский монах. Присел, смотрит, как мастер стреляет. А мастер его подкусывает: „Вот, вот, ты — бродяга, попрошайка. Ни черта не умеешь. Вот взял бы хотя бы из лука научился стрелять, как я“. Монах отвечает: „Я вообще-то не пробовал, я попробую“. Встает так, чтобы пятки были над пропастью. Говорит: „Извини, я с открытыми глазами боюсь очень“. Закрывает глаза. Стреляет. Разбивает горшочек точно пополам.» (пауза).

Есть другой, интеллектуальный подход к этой же проблеме «мастерство без мастерства». В металогике говорится, что тот, кто знает хотя бы четыре слова из метаязыка, владеет миром. Такой вариант. Еще другой вариант. Опять же из дзен-буддизма. Вот, представьте себе, что вы бы захотели действительно приобщиться к дзен-буддизму. Вы можете проделать с собой то, что проделал герой этой притчи. Буквально это сделать.

Герой этой притчи пришел к мастеру меча. И попросился к нему в ученики. Мастер говорит ему: «Езжай в деревню Антоновка, каждое утро выходи, садись на перекрестке и от рассвета до заката солнца вынимай меч и вкладывай его назад в ножны, вынимай меч и вкладывай его назад. Через три года придешь». Герой притчи был восточный человек, он привык отвечать за свои слова. Мастер сказал — он пошел. Поселился в деревне Антоновка. И каждое утро выходил на перекресток. И вынимал меч из ножен, и вкладывал его назад. Иногда ему бросали кусок лепешки. Год прошел, второй год прошел. На третий год вокруг него стали люди присаживаться, сидеть рядом с ним. Задавать ему вопросы про жизнь. И стал он через три года известным мастером вынимания меча из ножен и вкладывания его назад.

Еще восточная история. Рассказывал один мой знакомый, инженер, который занимался здесь, подмосковным каратэ. Попал он как-то по контракту во Вьетнам. На стройку чего-то социалистического. Ну, естественно, познакомился там с ребятами. Бегал с ними, тренировался. И обратил внимание, что в зале каждый раз, когда они тренируются, какой-то молодой мужчина, пока они бегают, разминаются, руками-ногами машут, стоит у стены и делает одно и то же движение руками. И больше ничего. Два часа, три часа так стоит, а потом уходит. Заинтересовался наш инженер. Говорит: «Ребята, познакомьте меня с человеком. Что такое, не понимаю?» Они говорят: «Это очень уважаемый человек. Хорошо, мы тебя познакомим. Ты — наш друг, ты приехал из далекой Москвы». Подвели, познакомили. Молодой человек спрашивает: «Тебе сколько лет, русский, тебе сколько лет?» — «Мне двадцать пять уже». Он говорит: «А мне 76, и я хочу еще пожить». Попробуйте.

— …?

— Да вы что? Что вы? Вот. О-о-о. Это уж о-о-о! Три года делать одно и то же, да вы что? Где вы видели такого западного человека? Я тридцать лет этим занимаюсь, и то вы сомневаетесь: умею ли я что-нибудь, потому что вы аж… пару лет об этом говорите. Я вас не осуждаю, ради бога, я вам объясняю, что говорить про сансару и нирвану, будучи абсолютно западным, жадным, нетерпеливым, с забитыми всякой всячиной мозгами человеком, бессмысленно!! Просто бессмысленно. Когда я впервые попал в Среднюю Азию, больше всего меня поразило, как это они в своей любимой позе — на корточках, у дороги, в ожидании чего-то там — попутной машины, или что. Часами! И никто не дергается, что машины все нет и нет. Ну, нет, ну, приедет. Сидят, о чем-то разговаривают или молчат. Помню, я однажды приехал к Мирзабаю. Повезло — один был. Везуха, конечно, страшная. Потому что никого нет, всё, значит, как бы тебе, тебе любимому. Пошли мы с ним. Говорит: «Пойдем к моему другу. Тут на стройке — сторожем». Пришли мы к этому сторожу, в сарайчик, сели. Час они разговаривают, я ничего не понимаю, естественно. Два часа они разговаривают, а Мирзабай только… Я вижу, что он краем глаза за мной следит — я сплю уже или еще нет, и вообще, я помню, где я, кто я, зачем я? Ну вот, так сидишь, представляете: ночь, лампочка горит без абажура, маленькая, на сколько там — двадцать свечей, и они бормочут тихонько. Единственное, что помогло, Мирзабай — человек добрый, он через каждые полчаса говорил слово, которое очень похоже на мое имя: «Игорьга». Я так слышал: «Игорьга». Я и вздрагивал на него: я — здесь. А теперь представьте себе, что вы пришли, и я три часа (долго говорит не по-русски)… Я могу. Я могу пять часов так сидеть и говорить, не останавливаясь причем. Но что это вам даст? Вы ж — западные люди. Ничего не даст. Будете сидеть и думать: «Что он делает?» Да он ничего не делает! В это трудно поверить, понимаете? Ну ничего не делает! Сидит вот — и так (опять говорит не по-русски)… Если вставлять иногда знакомые вам слова и некоторые ваши имена, о-о-о — во практика! Это вам не псевдомедитация какая-нибудь. Первые полчаса — еще ничего, вторые полчаса — уже сложно, а когда дело перевалит на третий час… А мы не можем. О-о-о, три часа — и ничего не делаем. Что же это? Не, три часа можно в телевизор, пожалуйста, да и то надоест, а вот… Мастер должен рассказывать понятные, нужные нам вещи, которые мы можем использовать, для чего — неизвестно, но на всякий случай. Мы все знаем уже: что кто должен, кто такой Боддхисаттва, кто такой Архат, чем они друг от друга отличаются. Мокши, шмокши. Мы все знаем. Чему учиться, когда мы уже все знаем? Это наша трагедия. Мы все знаем, все читали, обо всем слышали, лично, правда, не знакомы, но все-таки… А потом выясняется, что мы свою-то литературу, Евангелие, не знаем.