— Тебе понравится, — пообещал Гарри и наклонился.

— Пресвятая Женевьева! — вскричала Плам и, вцепившись в голову Гарри, прижала ее к себе еще сильнее. Он крепко держал Плам за бедра, обводя языком, посасывая и покусывая ее до тех пор, пока она снова не выгнула спину и не выкрикнула его имя.

— Я говорил, что тебе понравится, — удовлетворенно произнес Гарри — он был доволен и собой, и ее откликом и немного удивлен, что наслаждение, которое он дарит Плам, бурлит в его крови с такой силой, что он просто жаждет погрузиться в ее глубины. Плам лежала, тяжело дыша, и подрагивала от удовольствия, но когда он попытался лечь сверху, внезапно вывернулась и толкнула Гарри на мягкий матрац.

— Нет, — заявила Плам, наклонилась и легонько прикусила его нижнюю губу. — Теперь моя очередь.

Гарри не сомневался, что не переживет, если Плам начнет свои исследования. Он уже был готов взорваться, и единственный взгляд в ее темные влажные глаза едва не заставил его излиться прямо на простыни.

Плам погладила его по груди.

— У тебя такая славная грудь, Гарри. Волос в самый раз, не слишком мало, не слишком много, и тело очень крепкое.

Его мышцы подергивались под ее пальцами. Плам гладила его по груди, спускаясь к животу и оставляя за собой пылающую дорожку. Она наклонилась и нежно поцеловала его в ключицу, поглаживая и лаская ребра.

— Кожа такая теплая, такая теплая-теплая. Мне нравится к тебе прикасаться. Нравится ощущать, как подрагивают под моими пальцами твои мышцы. От этих прикосновений я просто обезумела. Мне хочется делать вещи, которые раньше казались невозможными. Мне хочется…

Тут Плам замолчала и опустила голову, чтобы поцеловать его грудь, и тысяча местечек, о которых Гарри до сих даже не подозревал, внезапно словно запылала. Волосы Плам задевали кожу, расчерчивая ее то огненными, то ледяными полосками. Она на мгновение замерла над его соском. Гарри затаил дыхание. До сих пор он не любил, когда женщины начинали играть его сосками. У женщин соски хороши, их приятно поддразнивать, это надежный способ возбудить, но его собственные соски — это просто часть тела, и не более того. Все изменилось в ту ночь, когда Плам так жарко целовала его грудь. Теперь она не просто целовала, теперь она мучила его, как чуть раньше ее мучил он. Ее небольшие белые зубки сомкнулись на одном коричневом бугорке, и Гарри тотчас же изменил свои убеждения.

— Клянусь святым Петром! — взревел он, когда грудь пронзило наслаждением, а на глаза невольно навернулись слезы. — Вот что вы чувствуете? Боже милостивый, Плам, сделай тоже самое и с другим, пока я не скончался на месте!

Плам гортанно засмеялась. Этот смешок отдался во всем теле Гарри, вплоть до пальцев на ногах. Она наклонилась и пощекотала кончиком языка второй сосок.

— Мне нравится твой вкус, Гарри. Я именно так это себе и представляла — ты знойный, мужественный и очень, очень приятный.

Гарри хватанул ртом воздух — сладкие губки Плам сомкнулись на втором соске, начали нежно посасывать и потягивать, и Гарри показалось, что сейчас он действительно запылает огнем.

— Хватит, — хрипло шепнул он, пытаясь вывернуться, чтобы наконец-то вонзиться в нее.

— Еще нет, — ответила Плам, снова толкнув его на кровать. — Я не закончила. Я еще не рассмотрела тебя. Ты так хорошо сложен. Я хочу тебя потрогать. Хочу ощутить. Хочу поцеловать так, как ты целовал меня. Хочу почувствовать тебя на вкус, муж мой. Тебе это понравится?

На этом вопросе мозг Гарри перестал функционировать. Гарри не мог говорить, не мог думать, мог только смотреть на нее широко распахнутыми, безумными, полными надежды глазами и энергично кивать. Плам улыбнулась, и эта улыбка заставила его сильно напрячь и сжать ноги, чтобы не излить свое семя прямо в ту же секунду. И тут Плам наклонила голову и поцеловала его в живот. Гарри застонал от наслаждения.

— Ты такой твердый, Гарри, — везде, кроме живота. Я уже говорила, как сильно люблю твой живот? — Плам начала целовать тонкую полоску волос, бегущую вниз по животу. — И ноги твои люблю. У тебя бедра как у наездника — длинные мышцы и красивая форма.

Он стиснул зубы. Плам целовала бедро, сомкнув пальцы на двух мягких шарах у него между ног. Они мгновенно сжались, предвкушая новые прикосновения, наслаждаясь тем, как она легонько царапала ногтями нежную плоть.

— Святые небеса, — простонал Гарри, напрягшись каждой мышцей и ожидая новых прикосновений. Плам тепло дышала ему на кожу. Теперь настал его черед вцепиться в простыню, сминая ее между пальцами, чтобы удержаться, не схватить Плам и не вонзиться в нее, объявляя ее своей.

Она прикоснулась пальцем к самому кончику естества, размазывая выступившую там жидкость.

— Мне кажется, не так уж приятно, когда он такой твердый, муж мой. А ты просто пылаешь — я чувствую, как отсюда исходит жар. Мне и в голову не приходило, что можно быть таким знойным, но ты распален и все же кожа здесь нежная как бархат. Твой огонь похож на тот, что пылает во мне. Ты заставляешь меня гореть еще сильнее.

— Святая Женевьева, Плам, ты превратишь меня в зверя! — выдохнул Гарри, не чувствуя больше ничего, кроме восторга, который она в нем разбудила.

— Когда я трогаю тебя, у меня внутри все дрожит. У тебя тоже? Тебе это нравится?

Гарри откинул голову назад, толчками вонзаясь в ее ладонь, не в силах удержаться, не сознавая ничего, кроме восторга, который она ему дарила. Из его горла вырвался клокочущий звук — Плам опять склонилась над ним, разметав волосы по бедрам, будто пролились чернила, и снова начала дразнить языком самое чувствительное место. Гарри дернулся дважды, трижды и ликующе взревел, достигнув пика.

— Ой, мамочки! — через несколько секунд произнесла Плам. Гарри, слегка вздрагивая, лежал на кровати, слишком изможденный, чтобы открыть глаза. Он знал, что увидит, когда все же сумеет их открыть, и щеки его при этой мысли порозовели. Плам сделала то, чего не удавалось до сих пор ни одной женщине: он окончательно оскотинился.

— Как интересно. Я раньше никогда не видела, как это происходит. Очень познавательно.

Гарри почувствовал, как качнулась кровать, приоткрыл один глаз и увидел, что его жена босиком шлепает к умывальнику. Ее длинные волосы чуть покачивались прямо над очаровательной попой. Она намочила салфетку, вернулась обратно к кровати и стала смывать все с Гарри с такой нежностью, что он едва не возбудился снова. Его щеки от заботы Плам покраснели еще сильнее, и Гарри искренне обрадовался, когда она закончила и отнесла салфетку на место. Он знал, что должен сделать теперь, но все его инстинкты кричали об обратном. Это нечестно и неправильно — почему он должен просить прощения за естественную реакцию? Ведь виновата только Плам, это она совратила его руками и губами. Он хотел сделать все как положено, но она настояла на своем, а он, как джентльмен, конечно же, позволил ей это. А теперь, пожалуйста!

Теперь ему придется извиняться перед женой за свой эгоизм, хотя на самом деле только она виновата в том, что он утратил над собой контроль!