– Если тебя мучила совесть, почему ты передумала?

У Евы разыгрались эмоции, поэтому она решила не защищаться от нападок Заккео. Терять ей уже нечего. Ее сердце разбито.

Она встретила взгляд Заккео:

– Ты знаешь, что моя мать умерла от рака, когда мне было восемнадцать. Ей поставили диагноз, когда мне исполнилось шестнадцать. Два года мы ждали и надеялись на лучшее, опасаясь худшего после каждой химиотерапии. Лечение не помогало, поэтому мы знали, что ее время уходит. Хотя я знала, что произойдет, ее смерть меня сломила. – Ева собрала волю в кулак. – Последние два месяца у моего отца было несколько сердечных приступов. – Рискнув посмотреть на Заккео, она увидела, что он нахмурился. – У него снова был приступ в пятницу, когда ты позвонил и сказал, что свадьба отменяется.

Заккео поджал губы, но в его глазах промелькнуло сочувствие.

– Ты обвиняешь меня?

– Нет. Мы с тобой знаем, что оказались в нынешней ситуации только из-за моего отца. – Она облизнулась. – Он совершил преступление, но он может умереть из-за стресса, Заккео. Я наблюдала, как умирает моя мать, и не могла ничем ей помочь. Думай обо мне все, что хочешь, но я не собираюсь позволять моему отцу загонять себя в могилу, переживая очередной стресс. Я вышла за тебя не ради своей фамилии или проклятой родословной. Я поступила так, потому что не могу поступить иначе с людьми, которых я люблю.

– Даже если они тебя не любят? – Он усмехнулся, смотря на Еву как на глупого ребенка. – Даже если они почти всю жизнь относятся к тебе как к человеку второго сорта?

На Еву нахлынула грусть.

– Невозможно выбирать тех, кого ты полюбишь. Или тех, кто полюбит тебя.

Их взгляды встретились, и Заккео раздул ноздри.

– Но ты можешь сделать выбор и сказать правду, какой бы горькой она ни была. Ты можешь отказаться вступать в брак, основанный на лжи.

– Да. Прости, – с сожалением ответила она.

Заккео резко взмахнул рукой, отвергая ее извинения. Он закрыл дверь и кивнул Еве на диван. Подождав, когда она сядет, он медленно подошел к ней.

– Расскажи мне о своей болезни.

Ева смотрела на свои сложенные на коленях руки, ей было тяжело выдерживать взгляд Заккео.

– Это называется эндометриоз. – Она перечислила ему факты, не вдаваясь в подробности. – Это началось перед моим поступлением в университет, но я так волновалась из-за матери, что не обратила внимания на свою болезнь. Я думала, у меня все пройдет. Но боль усиливалась. Однажды я упала в обморок, и меня отвезли в больницу. Мне поставили диагноз и сказали, что не смогу забеременеть естественным путем.

Ева подняла голову и увидела, что Заккео сидит напротив нее, опершись локтями о колени.

– Продолжай! – приказал он.

Ева пожала плечами.

– Что тут еще скажешь? – Она рассмеялась. – Я не подозревала, что из-за своей болезни мне придется отказаться от будущего, которого я хочу, и смириться с неизбежным. Ты обвинил меня в том, будто я вступила в брак, основанный на лжи, но я не знала, что ты хотел настоящую семью. Ведь ты женился на мне, чтобы отомстить моему отцу, помнишь?

Заккео вскочил и снова начал вышагивать по комнате. Он с трудом сдерживался.

Бежали минуты, а он молчал. Атмосфера стала невыносимо напряженной.

– Ты можешь делать со мной все, что угодно, но я хочу, чтобы ты пообещал мне не наказывать мою семью из-за меня.

Он замер и прищурился, его взгляд стал ледяным.

– По-твоему, я решил удовлетворить свое больное самолюбие за счет твоих страданий?

Ева вскочила:

– Я не знаю! Ты постоянно ставишь условия. Или отдаешь приказы и ждешь их исполнения. Скажи мне, чего ты хочешь.

Ее испугала его улыбка.

– Я хочу уехать отсюда, – произнес он. – Нет смысла оставаться на острове, когда медовый месяц закончился.

Полет назад заметно отличался от перелета на остров. Как только Заккео окунулся в работу, Ева взяла планшет и закрылась в спальне на борту самолета.

Она бросилась на кровать и разрыдалась в подушку. К тому времени когда самолет приземлился в Лондоне, Ева была полностью измотанной. Ей хотелось свернуться калачиком и укрыться от всего мира.

Ее настроение ухудшилось, когда она спустилась по трапу самолета и увидела, что на взлетно-посадочной полосе стоит лимузин Заккео и черный внедорожник.

Заккео в темно-синем костюме в тонкую полоску подошел к Еве и посмотрел на нее отстраненно и недружелюбно.

– Я еду в офис, – сказал он. – Ромео отвезет тебя в пентхаус.

Сев во внедорожник, Заккео уехал.

Ева понимала, что во время их беседы на острове она совершила прежнюю ошибку, позволив себе надеяться на чудо. Она с трудом сдержала рыдания.

– Ева? – Ромео открыл для нее дверцу автомобиля.

Она поспешно отвернулась, заметив его осуждающий взгляд, и села в лимузин.

Пентхаус не изменился, но Еве показалось, что она не была в нем лет сто.

Распаковав вещи и приняв душ, Ева бродила из комнаты в комнату, не находя себе места. Когда она бросилась к двери в третий раз, подумав, будто пришел Заккео, и обнаружила, что ошиблась, Ева взяла планшет и заставила себя работать над своими композициями.

Однако у нее не было подходящего настроя. Ей стало еще хуже, когда Ромео нашел ее лежащей на диване и объявил, что Заккео будет отсутствовать ближайшие две недели, потому что вернулся в Оман.

Дни стали серыми и тоскливыми. Решив не хандрить, Ева вернулась к работе официанткой.

Она работала каждую свободную смену и соглашалась на сверхурочные без оплаты.

Но она отказалась петь.

Музыка перестала быть ее душевным бальзамом. Ее сердце жаждало только одного: она хотела быть рядом с Заккео.

Он отсутствовал не две, а уже шесть недель, и не отвечал на ее телефонные звонки.

Когда было совсем тяжко, Ева проклинала себя за то, что не уезжает из его пентхауса. Но при мысли о возвращении в особняк Пеннингтонов у нее болезненно сжималось сердце.

Сегодня, когда Ромео принес ей утренний кофе и бросил на нее сочувствующий взгляд, Ева не выдержала.

– Если вам есть что сказать, говорите, Ромео.

– Вы сильная женщина. Один из вас должен на что-то решиться, рано или поздно, – произнес он.

– Да, но Заккео не отвечает на мои звонки. Передайте ему от меня сообщение, ладно?

Он с серьезным видом кивнул:

– Конечно.

– Скажите ему, что мое терпение небезгранично. Он может оставаться в Омане до конца жизни, мне все равно. Но пусть он не ждет, что я буду здесь, когда он соизволит вернуться.