Якинахико наблюдал за тростниковой лодкой, которая вот-вот могла пойти ко дну. Что-то не давало ему покоя. Какая-то мысль тревожила его: когда-то давным-давно он сам отправлял такую лодку в море. Но когда это было и кто был в той лодке, он вспомнить не мог. То ли было это, то ли не было. Какое-то неопределенное, смутное воспоминание. Прошло уже, наверное, несколько столетий, а возможно, и тысяча лет с тех пор, как Якинахико превратился в человека. Было это так давно, что он уже почти не помнил те времена, когда был богом.

— После того как закончатся родовые муки, тебя ждут муки расставания.

Бормотание Якинахико достигло слуха кормчего, и тот от волнения склонился в поклоне так низко, что дотронулся лбом до палубы.

Было что-то особенное в чувствах Якинахико, что отличало его от других людей. Когда он говорил о своих чувствах, те, кто был рядом, начинали плакать или же весело и дружно смеяться. Поэтому вокруг Якинахико всегда собиралось много людей, которые ловили каждый его жест, каждое слово.

Неожиданно ястреб пронзительно закричал и вцепился в перчатку из оленьей кожи.

— Кэтамару, туда нельзя!

Кэтамару, почувствовав интерес хозяина к тростниковой лодке, собирался взлететь. Когда Якинахико протянул руку, чтобы успокоить его, острые когти Кэтамару задели тыльную сторону его руки. Из рваной раны хлынула кровь. Унаси поспешно замотал руку хозяина белой тканью, чтобы остановить кровотечение. Якинахико слегка прищелкнул языком от досады: такое случалось не часто. Ястреб был хорошо прирученной птицей и всегда подчинялся приказам хозяина, но сегодня он почему-то был возбужден. Вид у Унаси был извиняющимся, как будто это была его вина, и он с тревогой смотрел на намокшую от крови повязку на руке хозяина.

— Похоже, рана серьезная.

— Да все в порядке. Быстро заживет, — заметив, что Унаси переживает, сказал Якинахико, пытаясь спрятать пораненную руку.

— Ой, утонула! — закричал кормчий, показывая куда-то вдаль, туда, где волна поглотила убогую лодчонку. Якинахико слегка покачал головой.

— Зачем умершего младенца отправляют в море? Не лучше ли похоронить как-то по-другому? Или люди думают, что на дне умерших ждет покой?

— Наверное, жители этого острова верят, что это так. Верят, что в следующий раз ребенок непременно родится здоровым. Разве не для этого они и молятся?

Унаси, похоже, поверил такому объяснению, но Якинахико был настроен скептически.

— Да так ли это? Важно то, что у каждого своя судьба. Если умер человек, то на этом и конец, не так ли? Не вижу никакого смысла в том, чтобы так поступать с мертвецами. Бедный младенец! Один, в лодке, — будто бы говоря сам с собою, рассуждал Якинахико.

Когда он произнес «бедный младенец», что-то екнуло у него в груди. Может быть, такой мертворожденный «бедный младенец» был и среди его детей? Якинахико задумался, закрыв глаза, но вспомнить не смог.

И жен и детей у него было несчетное множество.

От неожиданной встречи с маленькой смертью на просторах океана на душе у Якинахико скребло. Он, которому была дарована вечная жизнь, остерегался смерти, для него было естественным бороться с нею. Смерть была достойна ненависти. Смерть забирала одного возлюбленного туда, где влюбленные уже не могли снова встретиться, а другого погружала в пучину такой глубокой печали, что ему уже было не выбраться оттуда. Смерть была нелепым тираном.

Вместе с тем Якинахико был еще и охотником. Он путешествовал, чтобы убивать животных. Так что, если уж говорить о противоречии, то противоречие здесь явно присутствовало. Вместе с Кэтамару он охотился на разную живность, начиная с маленьких птичек — дроздов, полевых жаворонков — и заканчивая фазанами и зайцами. Стоило ему узнать, что где-то есть дичь, он тут же пускался вдогонку.

Охотился Якинахико не только на животных. Стоило ему услышать молву о какой-нибудь красавице, будь она девственницей или зрелой женщиной, он готов был идти хоть на край света, чтобы соблазнить ее, отобрать у отца, мужа или братьев. Затем, будто пытаясь возместить отобранную у убитых им животных жизнь, он одаривал женщин детьми.

Интересно, сколько жизней он подарил до сегодняшнего дня? Сопротивляться смерти, достойной ненависти, можно только рождая новую жизнь. Это и было его предназначением. Вскармливание детей было делом женщины, он же только даровал жизнь, его не заботило, что было потом. Именно поэтому, отправляясь в путешествие, он обычно уже никогда не возвращался обратно. Однако на архипелаге жила та, ради которой он сделал исключение.

— Интересно, в добром ли здравии госпожа Масаго-химэ? — с беспокойством в голосе промолвил Унаси, уставившись на простирающуюся впереди морскую равнину.

Масаго-химэ была почти его ровесница, и он, видимо, относился к ней как к старшей сестре.

— Да, интересно, как она там. Нужно знать Масаго! Возможно, что она даже с большим животом продолжает плавать в море.

Якинахико радостно взглянул на голубое небо без единого облачка. Не иначе как Масаго-химэ завладела его сердцем, раз решился он ради нее на второе морское путешествие.

Масаго-химэ была красивее всех. Было ей двадцать лет, взгляд ее больших черных глаз был таинственным, брови густыми, тело обольстительным. Ростом она доставала Якинахико до подбородка, с крупной грудью и бедрами. Когда она обвивалась вокруг мускулистого Якинахико своим смуглым гладким телом, то казалось, что оно было сделано специально для него. К тому же Масаго-химэ была очень энергичной: быстро бегала, плавала и ныряла. Якинахико, до этого знавший только маленьких хрупких женщин Ямато, не смог устоять перед ее очарованием.

Но Якинахико не мог оставаться подолгу на одном месте. Останься он, и ему грозило разоблачение. Сколько бы лет ни прошло, Якинахико не старел. Когда Якинахико уже засобирался назад в Ямато, соскучившись по охоте, Масаго-химэ, заплакав, стала удерживать его. Она была беременна и просила, чтобы он остался рядом до рождения ребенка, чтобы ей не было одиноко:

— Даже белая ракушка,

подобранная со дна морского,

Пойдет с тобой, украшая руку твою.

Как же быть мне, оставшись одной?

Пела Масаго-химэ, когда преподносила ему браслет, сделанный собственными руками из раковины стромбуса.

Масаго-химэ сама сияла ярче и была прекрасней любого драгоценного камня, и любил ее Якинахико сильнее, чем других женщин. «Твоя любовь, как драгоценный камень, осветила мое сердце», — спел он ей в ответ. Потом повесил на шею Масаго-химэ украшение с зеленым камнем, которое до этого сам носил не снимая.

— Интересно, ребенок уже родился?

Унаси посмотрел снизу вверх на Якинахико.

— Да уж, интересно. Хотелось бы, чтобы дождалась моего приезда, — произнес Якинахико, смеясь. Хоть на этот раз он надеялся подержать в руках новорожденного. Может статься, что новая жизнь, зародившаяся между ним и его любимой Масаго-химэ, доставит ему радость.