Так я и сделаю, напишу вот о чем: напишу-ка я о том, как писал ответ Бахманну, окончательно решил я, нажал рычаг и сдвинул каретку вправо до отказа.

Итак, молодой шведский писатель, обидевшись на недоброжелательную критику в своей стране, эмигрирует в Германию. В Берлине он неожиданно получает письмо от чиновника из Министерства культуры: ему предлагают содействовать в создании брошюры о литературном климате его бывшего отечества. Писатель садится за стол и начинает писать ответ.

До сих пор все, как и было в действительности.

Автор этой книги, Карл-Йоганн Вальгрен, в 1996 году уехал в Германию и прожил там много лет, до триумфального возвращения на родину в 2002 году. И он и вправду в самом начале своего пребывания в Германии получил в Берлине такое письмо: чиновники от культуры должны отрабатывать свое жалованье.

Но на этом сходство автора и литературного персонажа заканчивается.

Автор этих строк задал как-то Вальгрену вопрос.

– Есть два вида писателей, – предварил вопрос автор этих строк. – То есть видов писателей наверняка больше, чем два, но мы говорим о двух. Есть писатели, которые видят, допустим, цветущую яблоню и описывают эту яблоню так, что сердце щемит от восторга. А другие глядят на эту яблоню и думают: вот опадет цвет, завяжутся яблоки. Вот они созреют и будут стайками висеть на ветках. А что было бы, думают такие писатели, если бы яблоки умели разговаривать? О чем бы они вели беседу?.. А вот и сам вопрос: к какому виду писателей вы причисляете себя?

– Ко второму, – подумав, ответил Вальгрен. А потом, видимо, вспомнив, что и он не чужд метафоре, добавил: – И немного к первому.

Так вот, чтобы читателю было ясно: отнюдь не Карл-Йоганн Вальгрен пишет ответ чиновнику из городского управления. Карл-Йоганн Вальгрен просто попытался представить, что бы ответил на такое письмо человек, ослепленный обидой, человек в тяжелом экзистенциальном кризисе. Как бы он среагировал (что было бы, если бы яблоки умели разговаривать).

И Вальгрен написал несколько страниц этого ответа – просто так, скорее для шутки и упражнения пера.

Рукопись попалась на глаза его спутнице, она начала хохотать и уговаривать, чтобы он обязательно завершил этот сварливый, клокочущий, ядовитый монолог.

И вот так, всего за три недели, родилась эта книга.

Книга, оставшаяся, несмотря ни на что, шуткой, но переросшая размеры шутки настолько, что ее уже и шуткой назвать трудно.

К какому жанру отнести «Записки сумасшедшего» Гоголя? Шутка? В какой-то степени да… «Луну, как известно, делают в Гамбурге, и прескверно делают». Но и трагедия. Абсурдистская трагедия человека, оставшегося наедине с собственными демонами.

К этому же странному жанру относится и повесть-памфлет Вальгрена «Это вам для брошюры, господин Бахманн!».

Герой пишет ответ чиновнику из Министерства культуры, и постепенно происходит вот что: оправданная и справедливая обида переходит в неоправданную и несправедливую ненависть. Поначалу автор обличает литературных критиков, потом литературу вообще, массовую культуру, внутреннюю и внешнюю политику, правительство и даже всю нацию чохом. Постепенно ненависть переходит в настоящую паранойю – герой начинает подозревать, что чуть ли не весь мир состоит против него в заговоре…

Книга, задуманная и написанная как шутка, неожиданно приобретает глубокий смысл. Иррациональный антипатриотизм как негатив иррационального патриотизма. Негатив не в смысле противоположности, а в смысле взаимозаменяемости: в негативе опытный глаз легко угадает позитив. И наоборот.

«Это моя страна, права она или нет», – говорит рациональный патриот, патриот-оппортунист. «Моя страна всегда права, потому что это моя страна», – говорит ослепленный любовью к географическому понятию патриот. И такой патриот – противоположность и одновременно двойник тоже ослепленного, только не любовью, а ненавистью, героя, вернее, антигероя этой книги, твердо убежденного, что страна его никуда не годится. Слепая, иррациональная любовь – и такая же слепая, иррациональная ненависть. Впрочем, у запойных патриотов любви в чистом виде не бывает – она всегда сопровождается злобной, угрюмой ненавистью к воображаемым врагам отечества.

Как уже сказано – памфлет. Ядовитый, смешной, лукавый и грустный. Лукавство заключается в том, что откровенно клинические, даже пародийные инвективы содержат много вовсе не пародийной правды.

Например, герой, кипя от гнева, набрасывается на оппортунистскую политику Швеции во время Второй мировой войны. Конечно, девять десятых из гневных обвинений в адрес своих соотечественников многократно преувеличены. Нейтральная Швеция не могла себе позволить открытое противостояние всемогущему Рейху. Маленькая страна прибегала к любым средствам, чтобы сохранить свою независимость и территориальную целостность. Но гипертрофированные нападки героя содержат и здоровое зерно: они позволяют еще раз оценить простую и важную максиму: сомнительное с моральной точки зрения решение не может быть политически верным. Рано или поздно это всегда становится очевидным.

И точно так же с другими объектами, на которые обращает налитые кровью глаза герой повести. Вроде бы кривое зеркало, а явление узнаваемо – как и в кривом зеркале…

Но главная мысль не в этом.

Ненависть.

Ненависть разрушительна, и разрушает она в первую очередь не объект ненависти, а субъект. Того, кто ненавидит.

Давно известная истина, но преподнесенная в неожиданном ключе. Книга каким-то загадочным образом напоминает читателю, что жизнь – это ходьба по тонкому льду, под которым тяжко ворочается хаос массового сознания. Достаточно провалиться одной ногой, тут тебя и засосет абсурд ненависти и предвзятости.

Хлесткая, размашистая публицистика в стиле самых беспощадных статей Томаса Манна, обращенная против себя самой.

Симптоматично, что книга эта, камня на камня не оставляющая от шведского общества (та самая страна на неких градусах северной широты), несмотря на всю свою «шведофобию», была тут же издана большим тиражом и пользуется огромной популярностью. По ней даже был поставлен спектакль под названием Landet Sverige («Страна Швеция»). Что это – показатель деградации общества? Или мудрая толерантность вкупе с умением посмеяться над собой? Это и предстоит решить читателю.