В принципе, моя речь о профессиональных амбициях не была стопроцентной ложью, работая в РДСЛ, я осознал, насколько узки рамки моих возможностей, настоящая власть была у Брюсселя или, по крайней мере, в органах центральной администрации, состоящих на прямой связи с Брюсселем, туда-то мне и надлежало бы отправиться, чтобы мой голос услышали. Вот только на этом уровне вакансии появлялись редко, гораздо реже, чем в какой-нибудь РДСЛ, и мне понадобился почти год, чтобы добиться своего, но в течение этого года я так и не удосужился поискать другую квартиру в Кане, весьма посредственный апарт-отель «Адажио» на четыре ночи в неделю меня устраивал, собственно, там я и уничтожил свой первый детектор дыма.

Почти каждую неделю, в пятницу вечером, в РДСЛ устраивались корпоративные вечеринки, отлынивать от них было никак нельзя, и мне так, по-моему, никогда и не удалось сесть на поезд в 17.53. Поезд, отправлявшийся в 18.53, прибывал на вокзал Сен-Лазар в 20.46, я уже говорил, что знаю, что такое счастье и из чего оно состоит, и очень хорошо понимаю, о чем речь. У всех влюбленных есть какие-то свои ритуалы, ритуалы пустячные, в чем-то комические, о которых они никому не рассказывают. Мы, в частности, начинали выходные пятничным ужином в брассери «Моллар», прямо напротив вокзала. Я, если меня не подводит память, неизменно заказывал морских улиток под майонезом и омара «Термидор», и всякий раз это оказывалось очень вкусно, так что я не испытывал никакой потребности пробовать там другие блюда, у меня даже желания такого не возникало.

В Париже, сняв на улице Дез-Эколь милую двухкомнатную квартирку, выходящую во двор, я поселился менее чем в пятидесяти метрах от дома, где жил в студенческие годы. При этом я не могу сказать, что наша жизнь с Камиллой напоминала мне студенческие годы; все преобразилось, во-первых, я уже не был студентом, а главное, Камилла сильно от меня отличалась, она оказалась начисто лишена той легкомысленности и пофигизма, которые были присущи мне, когда я учился в Агро. Общеизвестно, что девушки серьезнее относятся к учебе, это банальное, но, судя по всему, верное утверждение, впрочем, не о том речь, я был всего на десять лет старше Камиллы, но что-то ощутимо изменилось, ее поколение вращалось совсем в другой атмосфере, это касалось всех ее приятелей, где бы они ни учились: они были вдумчивы, трудолюбивы и придавали огромное значение успехам в учебе, словно догадывались, что во взрослом мире, недоброжелательном и сложном, с ними цацкаться никто не будет. Когда им необходимо было расслабиться, они надирались всем скопом, но даже их пьянки ничего не имели общего с нашими: они пили беспробудно, поглощая со страшной скоростью огромные дозы алкоголя, словно для того, чтобы как можно скорее отключиться, так, должно быть, напивались шахтеры во времена «Жерминаля» – это сходство усиливалось еще и оттого, что в моду снова вошел абсент запредельной крепости, а им действительно можно было нажраться в рекордные сроки.

В отношениях со мной Камилла проявила ту же серьезность, что и в учебе. Я вовсе не имею в виду, что она была со мной чопорна или строга, напротив, она веселилась от души, хохотала по пустякам и порой вела себя совсем по-детски, например накидываясь вдруг на батончики «Киндер Буэно», ну и так далее. Но мы все-таки жили вместе, у нас были серьезные отношения, самые серьезные в ее жизни, и у меня от волнения буквально перехватывало дыхание всякий раз, когда по ее взгляду, обращенному на меня, я угадывал всю серьезность и глубину ее чувства – на такую серьезность и глубину в девятнадцать лет я был не способен. Возможно, это было вообще характерной чертой молодых людей ее поколения – я знал, что, по мнению друзей и знакомых Камиллы, она «вытащила счастливый билет», определенная стабильность и буржуазность наших отношений отвечали каким-то ее сокровенным потребностям – и пятничные ужины в старомодной брассери начала прошлого века, а не в каком-нибудь тапас-баре на Оберкампфе, кажутся мне весьма симптоматичными для мира грез, в котором мы пытались жить. Внешний же мир был жесток и беспощаден к слабым, почти никогда не сдерживал своих обещаний, и, видимо, только в любовь еще и можно было верить, больше ничего не осталось.

«Зачем к видениям минувшим мне стремиться? – вопрошал поэт. – Хочу я грезить, но без слез»[26], – добавлял он, как будто нас кто-то спрашивает, мне же достаточно будет сказать, что наша история продлилась чуть больше пяти лет, пять лет счастья – это немало, я столько и не заслужил, но закончилась она чудовищно глупо, такое вообще не должно случаться, и тем не менее случается, и случается каждый день. Господь Бог – посредственный сценарист, к такому выводу я пришел на пороге пятидесятилетия, да вообще Бог – это посредственность, все его творение несет на себе отпечаток приблизительности и недоработки, а то и самой обычной, незамутненной злобы, но, разумеется, бывают и исключения, перспектива счастья не могла не существовать хотя бы в качестве приманки, ну ладно, что-то меня заносит, не будем отклоняться от темы, а моя тема – это я, не поручусь, что это самая увлекательная тема на свете, но уж какая есть.

За эти годы я не раз испытывал профессиональное удовлетворение, и порой даже – как правило, во время моих командировок в Брюссель – у меня возникала иллюзия, что я очень важный человек. Уж наверняка поважнее, чем когда я сочинял рекламные кричалки во славу ливаро, теперь я все-таки играл определенную роль в выработке позиции Франции по вопросу ее участия в общеевропейских расходах на поддержку сельского хозяйства, и хотя этот бюджет, как я вскоре убедился, являлся самым крупным в Европе, а Франция – самым крупным бенефициаром этой поддержки, число занятых в агроиндустрии оказалось просто слишком велико, чтобы побороть тенденцию к спаду; я постепенно пришел к заключению, что французские фермеры просто обречены, и потерял интерес к этой должности, как и ко всем прочим, я понял, что мир не входит в список вещей, которые я в состоянии изменить, есть люди более амбициозные, умные и целеустремленные, чем я.

Во время очередной поездки в Брюссель мне пришла в голову пагубная идея переспать с Тэм. Хотя, полагаю, идея с ней переспать пришла бы в голову кому угодно, эта негритяночка была очаровательна, особенно ее попа, у нее была чудная негритянская попа, и этим все сказано, собственно, она и вдохновила меня на подвиги, дело было в четверг вечером, мы, то есть компания относительно молодых еврократов, пили пиво в «Гран Сентраль», возможно, я чем-то ее рассмешил – в то время я еще был на это способен, – в общем, когда мы вышли, собираясь продолжить пьянку в ночном клубе на площади Люксембур, я положил ей руку на задницу – как правило, столь грубые методы не дают результатов, но на сей раз это сработало.

Тэм являлась членом английской делегации (Англия в то время еще входила в состав Европейского союза или, по крайней мере, делала вид), но родом была с Ямайки, я думаю, или, может быть, с Барбадоса, короче, с одного из островов, которые, судя по всему, способны в неограниченном количестве производить дурь, ром и хорошеньких негритянок с чудными попами, то есть все то, что помогает выжить, не превращая жизнь в судьбу. Добавлю, что сосала она «по-королевски», как странным образом выражаются в определенных кругах, и уж наверняка лучше, чем королева английская, да, я не отрицаю, что провел приятную ночь, даже очень приятную, но не разумнее ли было этим ограничиться, вот в чем вопрос.