Если 11 ноября 4942 года в системе Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР числилось 10 635 человек, то на 25 февраля 1943 года эта цифра составила 256 918 военнопленных.

Размещать их было негде, кормить (хотя нормы снабжения были установлены на второй день войны: 600 г хлеба, 40 г мяса, 120 рыбы, 90 г крупы в сутки и 5 пачек махорки в месяц) и лечить нечем. Да не очень-то и хотелось.

Во-первых, сами жили не лучше, поскольку человеческая жизнь в СССР стоила дешево, дешевле «трех колосков» или катушки телефонного кабеля, о чем, в частности, свидетельствуют письма красноармейцев:

«Мы, бойцы Красной Армии, лежим в госпитале 1538 на нарах, на гнилой соломе. Там, где производят лечение, холодно и вши, нет одеял, лежим под шинелью в одном нательном белье. С питанием тоже ненормально. Хлеб дают не полностью, что положено, вместо 200 гр. 150–180 не более. Обращались к начальнику госпиталя, но он не хочет разговаривать, отношение его нечеловеческое к бойцам».

«Кормят раненых отвратительно. Дают 600 г хлеба и два раза варят свинячую баланду. Я называю свинячей потому, что жиров никаких нет. Ранен я 19-го числа в правую руку. Рана моя сейчас болит и гноится. Перевязку делают очень редко».

«Госпиталь здесь такой: мы находимся сейчас на квартирах у колхозников. Лечения никакого с 19 декабря по сей день. Мою рану даже и вазелином не помазали. Питание очень плохое, два раза в день суп из пшеничной муки. Хлеба дают когда 600 г, когда 400 или 200, и больше ничего. Сильно отощали».

Или докладная записка о положении жителей Сталинграда:

«В результате ограбления их немцами, систематического недоедания, употребления в пищу мяса павших животных, кошек, собак жители доведены до истощения. Многие из них опухли и подверглись различным заболеваниям. Отмечены факты цинготных заболеваний и смертные случаи на почве истощения и болезней.

Помещений для жилья жители не имеют, продолжают ютиться в подвалах и блиндажах в антисанитарных условиях…

Снабжение не участвующего в восстановительных работах населения хлебом, оказание помощи раненым и больным, приют и общественное питание для оставшихся без родителей малолетних детей в требуемых масштабах областными и городскими партийно-советскими органами пока еще не налажено». Документ датирован 1 апреля 1943 года.

Поэтому (но лишь отчасти) «реальная практика лагерей не всегда соответствовала нормам гуманности… В силу военных и послевоенных трудностей, а также сосредоточения больших масс военнопленных, халатного отношения персонала к своим обязанностям в некоторых лагерях имели место факты плохой организации санитарно-медицинского обслуживания и бытового обеспечения, недостатка питания».

Подполковник госбезопасности Ф. Челноков в докладной записке «О работе фронтового аппарата по делам военнопленных Воронежского фронта с 15 января по 1 апреля 1943 года» описывал состояние дел в лагере, расположенном в местечке с характерным названием Хреновое: «Я прибыл на фронт в момент невероятного хаоса, царившего как в лагере, так и на приемных пунктах… Этапирование военнопленных воинскими частями до лагеря № 81 сопровождалось грубейшими нарушениями самых элементарных требований этапирования: военнопленные конвоировались пешим порядком на 200–300 км при 35 градусах мороза, не получая питания по 7–8 дней, в лагерь приходили резко истощенными и обмороженными…

На приемные пункты и в лагеря приходило до 50 проц. дистрофиков, которые, предвидя конец дорожным мытарствам, также в предчувствии тепла и пищи при опросах подтягивались, заявляли, что они вполне здоровы, а наши медработники (на приемных пунктах это малограмотные фельдшера узкой специализации) не учитывали этого. В результате все поступавшие военнопленные получали сразу 600 граммов хлеба, литр горячей пищи, моментально поглощали на ссохшийся желудок и умирали».

В общем, тоже «пока еще не налажено».

Колонны пленных без воды и пищи преодолевали десятки и сотни километров «по русской пустыне» пешком, порой у них даже не отбирали оружия, ночуя в снегу, прижавшись друг к другу. Многие замерзали к утру, отставали в пути, обессилевших конвой пристреливал, что воспринималось скорее как акт милосердия, или просто бросал на обочине.

4 февраля столбик термометра упал до минус 44 градусов. Корреспондент газеты «Санди таймс» и радиокомпании Би-би-си Александр Верт в этот день преодолел 80 километров до Сталинграда на автомашине: «Чтобы понять, что такое 44-градусный мороз, надо его испытать. Дыхание перехватывает. Если вы подышите на перчатку, на ней сейчас же появляется тоненькая корочка льда. Есть нам было нечего, потому что все продукты — хлеб, колбаса, яйца — превратились в камень. Даже имея на ногах валенки и две пары шерстяных носков, надо было все время шевелить пальцами ног, чтобы поддерживать кровообращение. Сидя скорчившись в фургоне и чувствуя себя относительно хорошо, вы не можете заставить себя шевелиться — разве что двигаете пальцами рук и ног да время от времени потираете нос; вас охватывает какая-то душевная и физическая инертность, вы чувствуете себя словно одурманенным наркотиком. А между тем надо все время быть начеку… Помимо одежды, ваш единственный надежный союзник в подобных случаях — это бутылка водки».

Пленным водка, конечно, не полагалась. Добавим, что и «предчувствие тепла», как правило, обманывало: в большинстве случаев людей размешали под стылым небом. Как раз 4 февраля управление лагеря № 108 в Бекетовке, объединившее все лагеря в районе Сталинграда, приняло от воинских частей 76 тысяч военнопленных.

Бог весть, сколько их недоэтапировали, этого уже никогда не выяснить. К примеру, командование Воронежского фронта докладывало, что в ходе наступательных операций на Верхнем Дону, то есть буквально за две недели боев, советские войска взяли в плен 113 тысяч солдат и офицеров противника. Только 3-я танковая армия отрапортовала о пленении 73 176 человек. Причем генерал М.И. Казаков специально подчеркивает: «Предупрежденные еще раньше Александром Михайловичем Василевским в отношении точности докладов о количестве пленных и трофеев, мы придирчиво сверяли донесения из войск с фактической наличностью. Что касается пленных, то здесь все сходилось — точность была абсолютной».

А по данным учетных подразделений УПВИ НКВД от Воронежского фронта, за все время его существования — 15 месяцев — принято на довольствие 48 266 «военнослужащих врага». Что бы это значило? Ну, вот немец из 305-й пехотной дивизии, переживший пятидневный марш в лагерь, вспоминает: «Когда мы выходили, нас было полторы тысячи человек, до Бекетовки добрались лишь сто двадцать».

Даже весной 1945 года, когда пленных со сборных пунктов в тыловые лагеря доставляли эшелонами, смертность «в пути следования и при разгрузке» доходила до 20 процентов: «Только, согласно акту приемки, лагерем № 183 контингента пленных численностью 1394 человека, прибывших 8 марта 1945 г. эшелоном № 47680 из лагеря № 242 ст. Енакиево, живыми было принято 1108 человек».

Кроме обычного бюрократизма, неорганизованности, безразличия и пренебрежения, имелось еще весомое «во-вторых». С самого начала, а особенно в период страшных военных поражений, в сознании советского народа раскручивали маховик ненависти ко всему немецкому. «Клич «Убей немца!», — вспоминает Верт, — стал в России выражением всех десяти заповедей, слитых в одну».