Езди пока больше верхом, не ходи, сказал Арсений. Через несколько дней пройдет полностью.

В лесу было уже не так темно. То был еще не рассвет, но его предвестие. Спутник с интересом рассматривал Арсения.

Может, так оно и надо было, чтобы Жила в Белозерске остался, задумчиво сказал он. Может, так оно и правильней.

Взяв обеих лошадей под уздцы, он начал продвигаться в глубь леса.

И ты, знаешь, тоже вали отсюда. Мне, бля, неспокойно, когда я не один. Я вдали от дороги отдохну, а потом ночью потихонечку поеду… Ты мне, брат, только шубу оставь, хорошая у тебя шуба.

Что, не понял Арсений.

Шубу снимай, а сам можешь идти. Ты мне ногу выправил, я тебя живым отпускаю. Ну, чего шары выкатил?

В его руке снова блеснул нож. Арсений снял шубу и протянул ее незнакомцу. Тот снял свой зипун и бросил Арсению:

На, носи.

Надел шубу, попробовал, не тесна ли в плечах. Смешно покрутился перед Арсением. Подумав, подошел к той лошади, на которой ехал Арсений, и долго отвязывал от седла кожаный мешочек. Тесемки не развязывались. Он полоснул по ним ножом, и мешочек со звяканьем упал на землю. Подняв мешочек, незнакомец подмигнул.

Се мое, а се (он бросил Арсению поводья) твое. Вторая лошадь мне без надобности. Едь куда хочешь – хоть и в Белозерск. Можешь отсыпаться по дороге. Лошадь белозерская, она тебя и так донесет. А про меня забудь, понял?

В Белозерск Арсений не поехал. Ворота этого города за ним закрылись. Он знал, что больше в них не войдет. В Белозерске ему было хорошо, и именно поэтому он из него бежал. Этот город отдалял его от Устины. Арсений выехал на дорогу и направился в противоположную Белозерску сторону.

Ехал он в подавленном состоянии. Вопреки требованию бывшего спутника, забыть о нем Арсений не мог. То, как спутник с ним обошелся, Арсения не огорчало. Не огорчил даже тот очевидный факт, что из города его вывел не ангел – о чем, по правде говоря, мечталось. Медленно продвигаясь в неизвестном направлении, Арсений испытывал тревогу. Тревога была вроде бы беспричинной, но с каждой минутой становилось яснее, что клубится она вокруг оставленного им человека. Арсений знал, что возвращаться нельзя, ибо тот человек его прогнал. И одному ему там было спокойно.

Проехав еще с час, Арсений вспомнил, что в шубе осталось несколько грамот Христофора – тех, что он положил в последний момент. Ему стало жаль грамот: вряд ли для нового владельца шубы они представляли ценность. Он мог бы их вернуть. Арсений понял, что у него появился повод еще раз увидеть своего спутника. И он повернул коня. Он ехал назад, и тревога его возрастала.

У места, где следовало сойти с дороги, Арсений спешился. Он привязал лошадь к дереву и направился в лес. Уже издали за голыми деревьями было заметно какое-то движение. Между двумя стоявшими там лошадьми ходил человек в его шубе, но Арсений не узнал в нем того, с кем ехал ночью. Он узнал в нем Жилу, хотя и не встречал его никогда. В левой руке Жила держал дубину. Вероятно, он был левшой. Сделав еще несколько шагов, Арсений увидел и своего спутника.

Тот лежал на земле за одной из лошадей, и поза его была неестественна. Повернутый лицом вверх, одну руку он почему-то держал за спиной, а ноги судорожно елозили по земле. Одна из пяток вырыла неглубокий желоб, обрамленный сосновыми иголками. Глаза невидяще смотрели на Арсения, и в них Арсений без труда прочитал, что ожидает человека сего.

Не обращая внимания на Жилу, Арсений склонился над умирающим. Тот уже не двигался. Жила подумал и опустил дубину на голову Арсения.

В лесу стоял полумрак. И трудно было определить, закат это или рассвет. Только когда чуть посветлело, стало понятно, что рассвет. Собравшись с силами, Арсений смог оторвать голову от того твердого, на чем она лежала. Это было тело его спутника. Оно было таким же холодным, как земля.

А я тепл, сказал Арсений Устине. Я, который виноват в его смерти, тепл и жив. Сейчас я спасен ради одной лишь тебя, но он, как и ты, на моей совести. Я погубил его произнесенным словом. Если бы я не сказал ему, что готов, он не лежал бы здесь таким холодным. Помнил ведь Арсения Великого, неоднократно сожалевшего о словах, которые произносили уста его, но ни разу не сожалевшего о молчании. Не хочу отныне говорить ни с кем, кроме тебя, любовь моя.

Держась за дерево, Арсений встал на ноги. Лошадей уже не было. Очевидно, Жила увел их с собой. Арсений медленно побрел к дороге. Привязанная им лошадь все еще стояла на месте. Он отвязал ее и, вцепившись в гриву, чтобы не упасть, повел в глубь леса. Его шатало из стороны в сторону.

Когда они подошли к мертвому телу, Арсений сел отдохнуть. Собравшись с силами, он подтащил убитого к лошади и попытался уложить его поперек седла. Убитый, который уже не сгибался, несколько раз соскальзывал. Падал на землю с глухим окоченелым звуком. Усилием воли Арсений забросил его руки на седло, изо всех сил уперся головой в ноги и подтолкнул тело вверх. Убитый закачался на седле в безразличном равновесии. Взгляд его открытых глаз также выражал безразличие. У него был вид того, кто хочет, чтобы его оставили в покое.

Арсению удалось развернуть мертвеца лицом вперед и усадить в седло. Не найдя ничего, чем можно было бы привязать его к лошади, Арсений проверил сапоги убитого. В одном из них лежал нож, которым тот грозил ему еще вчера. Арсений снял данный ему зипун и стал разрезать его на узкие полоски. Связав их друг с другом, он получил довольно длинную веревку. Этой веревкой примотал ноги покойника к седлу.

Арсений вывел лошадь на дорогу.

Он сказал, что ты из Белозерска. Неси же его туда, ибо там его предадут земле.

Лошадь протяжно посмотрела на Арсения и не сдвинулась с места.

Я не поеду, сказал Арсений. Ему ты нужнее. Он легко шлепнул лошадь по крупу.

Лошадь тронулась с места и пошла в ту сторону, где лежал Белозерск. Прижавшись к ее гриве, ехал мертвый всадник. Арсений смотрел на них, и они становились все прозрачнее. Превратились в один большой круг, который распался на маленькие. Круги плавали, не сталкиваясь. При встрече они просто проходили друг сквозь друга. Арсения вырвало. Ноги его больше не держали.

………….

………….

………….

подумали: мертв, оттого что живым не выглядел

………….

………….

………….

Десять дней спустя Жила подъезжал к Новгороду. На одной лошади сидел он сам, вторая без всадника трусила чуть позади. По мерзлой земле четыре пары копыт цокали преувеличенно громко. Ехал не торопясь, потому что торопиться ему было некуда. Запустив руку в карман шубы, Жила достал Христофоровы грамоты. Он читал их и шевелил губами.

Давыд рече: смерть грешников люта. Соломон рече: да похвалит тя ближний твой, а не уста твоя. Кирик спросил владыку Нифонта: совершать молитву над оскверненным глиняным сосудом или только над деревянным, а остальные нужно разбить? – Как над деревянным, так и над глиняным сосудом, а также над медным, и стеклянным, и серебряным, отвечал Нифонт, над всем совершается молитва. Всяк держайся добрыя детели не может быти без многых враг. Не богатство приносит друга, но друг богатство. Отсутствующих друзей вспоминай перед присутствующими, чтобы те, слышав это, знали, что и о них не забываешь. Все друзья Жилы отсутствовали, и ему приходилось вспоминать их в одиночку.