Тайлер сразу согласился взять на себя роль посредника. 28 августа 1943 г. Бакач-Бешеньеи шифровкой доложил в Министерство иностранных дел Венгрии о состоявшейся встрече с ним. Из беседы вытекало, что, с точки зрения американцев, отвод венгерских войск с Восточного фронта имеет первостепенное значение. Обсуждался вопрос возможного перевода венгерских войск в Хорватию на замену немецких оккупационных сил. Это дало бы возможность, с одной стороны, снять венгерские войска с Восточного фронта, и с другой — сосредоточить их в районе, прилегающем к морскому побережью, где возможна высадка американских сил.

Однако уже 6 сентября Бакач-Бешеньеи получил ответ из Будапешта, что переброска венгерских войск с Восточного фронта на Балканский полуостров не состоится. Из письма МИД венгерский посланник узнал, что генерал-фельдмаршал Кейтель на встрече с начальником венгерского Генштаба заявил, что если с военной точки зрения такая операция и могла бы быть осуществлена, то с политической точки зрения — немыслима.

27 января 1944 г. Даллес предложил венгерскому посланнику направить в Будапешт американского офицера связи, чтобы ускорить подготовку выхода Венгрии из войны.

Бакач-Бешеньеи продолжал убеждать руководство МИД, что благоприятный момент для выхода Венгрии из войны уже наступил и нельзя его упустить, что теперь нужны не разговоры, а конкретные действия. Старый дипломат выражал готовность лично выступить в качестве посредника в переговорах о перемирии.

Адмиралу Хорти и его окружению больше импонировала продуманная и взвешенная информация, поступавшая из Швейцарии от старейшего венгерского дипломата Дьердя Барца, который разрабатывал «английскую линию». За долгие годы работы на дипломатическом поприще Барца приобрел большой опыт в решении особо деликатных вопросов. Он поступил на дипломатическую службу еще до Первой мировой войны и к концу двадцатых годов достиг поста заведующего политическим отделом МИД. Перед войной Барца был посланником в таком важном центре международной информации, каким являлся Ватикан. А затем, вплоть до начала Второй мировой войны, был посланником Венгрии в Лондоне. За долгие годы работы за рубежом он приобрел много полезных деловых связей, которые теперь очень пригодились ему в установлении контактов с англичанами.

Барца приехал в Швейцарию в марте 1943 г., якобы как представитель венгерской Социал-демократической партии. Старый дипломат заручился согласием лидера социал-демократической партии Арпада Сакашича выступать от имени социал-демократов Венгрии за границей. Прибыв в Берн, он в подкрепление своей «легенды» передал послание Сакашича лидерам швейцарских социал-демократов, а также руководителям социал-демократических партий других стран Запада.

Барца без труда установил связь с представителем Великобритании, возглавлявшим деятельность британской внешнеполитической разведки в Швейцарии. Он должен был сделать все от него зависящее, чтобы создать у англичан образ Венгрии как жертвы гитлеровской Германии, вынужденной вопреки своей воле участвовать в войне против стран антигитлеровской коалиции. Барца дал понять, что руководители Венгрии не возражали бы против заключения перемирия по итальянскому образцу, т.е. без участия в оккупации страны советских войск.

Через несколько лет после окончания войны Дьердь Барца напишет в своих мемуарах: «Вскоре после нашей первой встречи г-н Н. (речь, по-видимому, идет о резиденте английской разведки в Швейцарии) снова принял меня. На этот раз я более подробно ознакомил его с обстановкой в Венгрии и попросил о содержании нашей беседы информировать Лондон. Я передал ему заготовленную заранее памятную записку, в которой была изложена суть проблемы».

В памятной записке говорилось, что в результате Трианонского мирного договора 1920 г. Венгрия потеряла 2/3 своей территории, три четверти населения. В том числе такие территории, на которых компактно проживают тесно связанные с метрополией крупные этнические группы венгров. «В сознании венгерского народа, — говорилось в памятной записке, — Трианонский мир был навязан Венгрии и не является справедливым».

«Германия, — отмечалось в документе, — использовала эти настроения, чтобы привлечь на свою сторону венгерскую нацию, соблазняя ее возможностью вернуть отторгнутые территории и воссоединить своих единокровных братьев, опираясь на мощь Германии».

«При очередной встрече, — вспоминает Барца в своих мемуарах, — господин Н. сообщил мне, что его правительство благодарно за переданное мной сообщение, однако в будущем отношение к Венгрии будет зависеть от того, когда и каким образом она порвет с немцами, а до того момента будет ли своим пассивным сопротивлением мешать немцам осуществлять военную деятельность в Венгрии или, по крайней мере, тормозить эту деятельность». Г-н Н. отметил, что от «Венгрии ждут таких действий, которые будут полезны для союзников с точки зрения ведения войны, которые могли бы сократить продолжительность войны и содействовать поражению немцев».

Барца информировал премьер-министра Каллаи о содержании состоявшейся беседы. «Каллаи ответил, — вспоминает Барца, — что ничего иного, кроме постепенного, медленного отхода от Германии, правительство сделать не в состоянии, поскольку не может подвергнуть страну опасности — вызвать жестокую месть со стороны немцев, которые за это “предательство” непременно оккупируют страну, разграбят ее и разрушат».

На очередной встрече с английским представителем Барца постарался убедить его, что в существующей обстановке наиболее эффективным было бы пассивное сопротивление. Его собеседник помедлил и задал неожиданный вопрос: «Следует ли вообще рассчитывать на то, что регент Хорти будет играть какую-либо роль в будущем с точки зрения поддержания внутреннего порядка страны? Хватит ли у Хорти энергии и политического реализма, чтобы оказать сопротивление, а если потребуется, то и смело выступить против немцев?» «На этот вопрос мне нелегко было дать ответ, — пишет Барца, — поскольку я знал, что в действительности Хорти был не тем человеком, каким казался. Он не слушал своих политических советников, находился полностью под влиянием своего военного окружения и в политическом отношении был настолько ограниченным человеком, что я действительно не мог представить, как он поведет себя в критической ситуации. Естественно, я этого не мог сказать г-ну Н. и поэтому ответил, что как всякий честный венгерский патриот я жду от регента, что он выступит против немцев, если они посмеют посягнуть на честь и суверенитет Венгрии… Я помнил, — писал Барца, — что Хорти в течение беседы со мной несколько раз ударял кулаком по столу, заявляя, что он не “подчинится никому, в том числе и немцам, что он покажет, кто хозяин в этой стране”».

В ходе беседы г-н Н. снова выразил пожелание, чтобы венгерские войска были отозваны с Восточного фронта. Английское правительство будет рассматривать это как проявление решимости и доброй воли.

Каллаи в ответ на донесение посла сообщил, что это пожелание невыполнимо. Он заверял англичан в своей собственной доброй воле. «Каллаи был полон доброжелательства, — пишет Барца, — но в политике добрые намерения не имеют никакой ценности, если они не подкрепляются конкретными делами».