— Они очаровательны, но это ведь не традиционное юго-западное искусство, не правда ли?

Александра согласилась. Как бы то ни было, она любила ваять их из остатков глины; их маленькие головки были повернуты так, словно фигурки принимали солнечные ванны или удивлялись чьему-то нежданному визиту; а их тяжелые бедра было приятно обхватывать рукой, переставляя скульптурки на полку. Мужчинам они нравились, женщины при виде их испытывали нечто большее — они были очарованы и тронуты, узнавая в них себя.

Уорд Линклейтер продолжал время от времени приглашать ее на ужин, но кульминационный момент для них миновал, и Уорд не делал никаких интимных поползновений, так что деликатный отказ, который она мысленно готовила, остался дремать внутри ее, свернувшись клубком. Летнее солнце безжалостно бомбило крышу; кактусы отчаянно, но тщетно призывали ноябрьскую грозу, хотя резко очерченные, прозрачные для солнца облака уже громоздились на западе, и пустынные крысы устраивали гнезда в пухе умерших опунций. Александра съездила на север, в Колорадо, с сентиментальным визитом. Открытая местность, знакомая ей с детства, оказалась неузнаваема; ничем не огороженные, простиравшиеся на много акров кругом, поросшие травой просторы, по которым она, бывало, скакала верхом, были отданы под длинные цепочки типовых коттеджных застроек и гольфные поля на девять лунок, орошаемые из искусственного озера. В декабре раздался телефонный звонок, это была Джейн Смарт-Тинкер, которая продолжила тему, поднятую в разговоре Александры со Сьюки, так, словно он состоялся только вчера.

— С-с-сен-Круа — дурац-ц-цкая идея, — с присвистом припечатала она. — Карибы — это для тех, кто любит путешествовать по путевкам компании «Клаб мед», баловаться травкой и вступать в случайные связи под луной на белом как снег песке.

— Звучит не так уж плохо, — возразила Александра.

— Лекса, перестань ребячиться. Эта часть жизни для нас закончена. Даже Сьюки понимает, что для нее все это позади.

— Ну и что же нам тогда остается?

— Нам остается быть благоразумными, дорогая. Остается ездить по миру и смотреть. Остается использовать глаза и уши. Только подумай: у тебя еще есть сознание, разве это не удивительно само по себе? Все эти нейтроны… Нынешней осенью я совершила парковый тур по Гималаям. С-с-сик-ким. Бутан. От Непала нам пришлось отказаться из-за маоистского восстания. Там все еще сохраняются прелестные княжеские усадьбы, а Кашмир — это просто рай, если оставить в стороне безнадежную политику.

— Значит, рай все же существует. С кем ты ездила?

Ожидая услышать, что они ездили вместе со Сьюки, Александра приготовилась испытать укол ревности. Но Джейн сказала:

— Ты знаешь, ни с кем, дорогая. Поездку организовали бруклайнский и дэдхемский клубы садоводов. Было там два-три мужа без жен — жалкие людишки, все время путались под ногами. Я люблю женщин, как выяснилось. Ты знала это обо мне?

— Ну, не то чтобы знала. Джейн, я думаю, все женщины, в большей или меньшей степени, чувствуют себя уютнее с женщинами. От женщин всегда знаешь, чего ожидать, и не ждешь слишком многого. Ты позвонила, чтобы поговорить именно об этом? Хочешь выйти из своего уединения? Насколько я понимаю, в твоем штате однополые браки разрешены. Это все остальные полны решимости бороться с ними.

— Не трать времени попусту на остроумие. У нас со Сьюки есть для тебя серьезное предложение.

— Антарктика? — Какая-то зловещая целеустремленность Джейн вызывала у Александры желание оградить себя щитом иронии.

Джейн, однако, не восприняла ее предположение как иронию и ответила:

— Нет, но люди, которые действительно туда ездили, в вос-с-сторге, они говорят, что такую красоту даже представить себе невозможно. Тем не менее — нет. Сьюки сказала, ты слишком бедна, чтобы предпринять дорогостоящее путешествие. А посему что ты думаешь о том, чтобы отправиться в Иствик?

— В Иствик? Сейчас?

— С-с-следующим летом, Лекса. На месяц-другой, в зависимости от того, какие там цены на съемное жилье. Не забывай, мы этого не замечали, поскольку жили там постоянно, но это курортное место: пляж, залив, магазинчики на Док-стрит, торгующие душещипательными акварельками, витражными стеклами, свечами… Тебе безусловно требу-етс-с-ся сбежать от зверской жары Нью-Мексико.

— Обычно она не такая уж страшная — мы, знаешь ли, живем высоко в горах, у нас сейчас земля покрыта снегом. Но лето прошлого года, должна признать…

— Вот-вот. А ты знаешь, что отныне лёта будут становиться все жарче и жарче? И разве тебе не любопытно посмотреть, как изменился город?

— Я знаю, как он изменился. Точнее, как мало он изменился. Мы с Марси худо-бедно все-таки общаемся. Появилось еще несколько фешенебельных ресторанов и художественных галерей, они время от времени возникают, потом исчезают. На тех хилых деревьях, что в центре города, белые рождественские гирлянды висят теперь круглый год — у них есть общество по благоустройству, и благоустройство оно представляет себе именно так.

Джейн сопротивлялась, не желая подпадать под воздействие пессимистической стороны Александриной натуры. Ощетинившись свистящими и шипящими, она сказала:

— Печально, но я в это не верю. Вернее, не верю, что это вс-с-се, что там ес-с-сть. Должно быть что-то ещ-щ-ще, вс-с-сегда было. Может быть, дух Анны Хатчинс-с-сон[25]. Он был освобождающим, придавал чувство уверенности. Мы стали самими собой. Без этого мы так и не имели бы права выбирать себе мужей и брос-с-сать их.

— О, Джейн, как ты можешь говорить это после того, что мы там наделали?

Голос собеседницы громоподобно обрушился на нее:

— Что мы наделали? Что?! Трахнули нескольких местных олухов? Так это было для них величайшим благодеянием с нашей стороны. Поиграли в теннис с как-его-там… Ван Хорном и попарились в его бане? Это же была игра.

— Мы убили Дженни Гейбриел, вот что мы сделали. А еще раньше заколдовали жену Клайда до того, что он убил ее кочергой, а потом повесился.

— Солнышко, все это чушь. Это невозможно доказать. А если и можно, что с того? Это было тридцать лет назад. Почти все, кто мог нас помнить, мертвы.

— Я не желаю возвращаться назад! — отчеканила Александра с такой уверенностью, что на миг ослепла, перестала видеть сияние зимнего солнца на снежной пороше снаружи и уютные артефакты юго-западного искусства внутри с их скромными коричневыми и ржавыми оттенками, позаимствованными у земли аборигенами, не знавшими понятия греха, не ведавшими его ослепляющей черноты. В Канаде их называли Первыми Людьми. Их храбрецы сражались с другими храбрецами, все истязали друг друга, а их женщины толкли кукурузу, превращая ее в муку. Все были грубы, молчаливы и невинны. — Поначалу Марси все время звала меня приехать навестить ее, а я постоянно увиливала, так что она и звать перестала. Не стала давить на меня. Она уже не была ребенком, когда это случилось, ты ведь знаешь. Ей было семнадцать. И она имела представление кое о чем. О зле.