• держать бутылочку. Мало того, стоит мне задуматься и опустить ее ниже, она тут же выплевывается, поднимается маленький указательный палец, и из-за бутылочки доносится: «ай-яй-яй». Затем ее обхватывают ручонки и поднимают на должный уровень;

• радоваться жизни. Вот это неописуемо;

• проситься на горшок, который радостно-натужно называется «акакак».

Каждое новое умение человека Илюхи — удивительное, радостное открытие. Мною мира. Мною жизни.

Настя сама не замечала, что плачет. Сын. Маленький мальчик. У него есть сын, а у нее… Это была самая большая ее боль, загнанная так глубоко, что иногда казалось — ее нет. А может, она просто растворилась в крови. А эти строки, эти простые, но такие искренние слова — они просто резали по живому. Ребенок… если бы…

Тишина квартиры внезапно показалась жуткой, какой-то черной и ватной. Враждебной. Опасной.

«Тагир приглашает вас на приватный разговор», — всплыло сообщение чата. Стася смахнула слезу и открыла нужное окно.

— Добрый вечер, Стася!

«Добрый вечер…» Сможет ли она вот так запросто беседовать с человеком, чья жизнь, чье счастье заставило ее плакать?

— Добрый вечер, — сказала она.

Алексей сам не хотел признаваться себе, что почти два дня ждал этого разговора… Четверг и пятница прошли, словно в полусне: он вывез Илью в манеж, пытался читать какие-то газеты, вяло проверял почту и часто — чат, в остальное время дремал, лежа на диване. От вопросов матери отмахивался, объясняя, что обдумывает новый контракт, а на самом деле повис в пустоте между прошлым и будущим.

Черт, чем же его так цепляют строчки разговоров с этой женщиной, страницы ее дневника? Алексей несколько часов провел, глядя на ее фотографию, на белизну высокой шеи, на изящные руки. А теперь она говорит ему «добрый вечер», а он не знает, что же еще ей сказать.

К счастью, Анастасия выручила его: начала разговор сама.

— Я читала твой дневник. Не весь, конечно, на весь у меня времени не хватило. Ты так замечательно пишешь о сыне. Я сижу сейчас и плачу.

Настоящая откровенность всегда беззащитна — фраза Стаси потрясла Алексея. Ему захотелось заглянуть Анастасии в глаза, прижать ее к себе, но это было невозможно. Ответить на такие слова можно было лишь откровенностью.

— Я счастлив, — напечатал он, — что Илья у меня есть. Без него жить было бы незачем. — И это была правда. — Но ты говорила мне, что «вы над этим работаете». Я рискну спросить: все не так просто?

Ответ появился достаточно быстро: кажется, Анастасия решила не останавливаться на полпути.

— Да, мы женаты уже достаточно долго, но детей у нас нет. Не потому, что мы не пытались.

— А тебе очень их хочется. — Не вопрос, утверждение.

— Да.

И пауза, настольно ощутимая, что Алексей почти увидел, как Стася вытирает слезы. Она не сморкается шумно в передник, не ищет с громким шорохом носовые платки. Она сидит и глотает соленые капли, не замечая, что они текут по щекам.

— Так больно, да? — сказал он.

Там, за своим ноутбуком, Настя громко всхлипнула и зажала рот рукой. Алексей этого не знал. Он хотел сказать ей что-то успокаивающее, такое, что снова дает ей надежду. Вернее, заставит вспомнить, что надежда есть. Почти всегда.

— Не плачь, Стасенька, — он набирал очень быстро, впервые не обращая внимания на опечатки, — не плачь. Все будет хорошо. Все правда будет хорошо, ты уж мне поверь. Когда такие старые циники, как я, пропагандируют свет в конце тоннеля, им лучше поверить или убить их на месте.

— Нет, убивать тебя на месте я не стану, — пришел ответ. — Я думаю, ты еще хочешь жить.

Фраза поставила Алексея в тупик. «Хочу жить? Я?» Он считал, что вытравил из себя последнюю мечту о жизни: остановился, а жизнь прошла мимо него, и он видел ее удаляющуюся спину. Стоял, смотрел и ничего не делал. И знал, что однажды кто-то тронет его за плечо и придется оглянуться.

В его распоряжении было достаточно лекарств, смесь которых произвела бы в прямом смысле убийственное действие. Если бы не Илья, Алексей, наверное, давно бы изготовил себе такой адский коктейль и выпил бы залпом, почти не раздумывая. Но ему было для кого жить.

А еще есть Бог. Который на небесах и везде. И Бог не простит ему трюк с лекарствами. Что Алексей скажет Богу, когда предстанет перед ним? «Прости, Господи, я не мог больше ждать»? И как тогда встретить взгляд Христа?

— Я в этом не уверен, — честно сказал он Стасе.

— Почему?

— Потому что я в клетке, а звери вроде меня в неволе не живут.

Клеткой было тело и отмеренные ему сроки; клеткой была безысходность и необходимость как-то существовать в этом мире оставшееся ему время; и клеткой была любовь.

— Ты, наверное, очень устал от этого. — Она тоже не спрашивала: значит, почувствовала.

— Очень. Нет смысла скрывать.

— Значит, тебя надо выпустить на свободу. Как?

— Это невозможно.

— Тагир, один мой знакомый говорит: даже если тебя сожрали, выходов все равно два.

И тут его пробрало. Собственная готическая лиричность показалась до смешного мелкой, все беды отодвинулись на задний план, а голова заработала трезво. Анастасия, в сущности, права. Выходов два.

Алексей расхохотался, откинув голову на подушку. Он смеялся так, что даже слезы выступили: над своей собственной мрачностью, которая стала одолевать все чаще и которой раньше не было места в жизни, над усталостью, которая все равно закончится так или иначе, и над дурацкой шуткой тоже.

— Почему ты молчишь? — тревожно спросила Анастасия. — Я сказала что-то не то?

— Я смеюсь, — ответил он честно.

— Рада, что сумела тебя развеселить, — подмигнул смайлик.

— О, да. Спасибо тебе.

— Да не за что, обращайся, когда захочется. — Кажется, она и сама развеселилась. — Иногда мне кажется, что я общаюсь с древним старцем, а не с интересным мужчиной, фотографию которого ты мне прислал.

— Мудрость от возраста не зависит, — сообщил он. — Мой сын мудрее меня.

— Может быть, в детстве мы все мудрее, и это выветривается, когда становимся взрослыми?

— Если так, то жаль: самые активные годы жизни мы громоздим глупость на глупость, а когда начинаем понимать, в чем соль, часы перестают тикать. Обидно.

— В таком случае иногда надо впадать в детство, чтобы вспомнить позабытую мудрость. Я вот люблю играть в снежки и строить снежных баб, а ты? — Смайлик, откопанный в глубинах каталога, изображал как раз снежную бабу. — И еще собирать паззлы, коллекционировать мягкие игрушки, читать сказки, лазать по деревьям. Прошлым летом, во время отдыха за городом, я взобралась на здоровенную березу. Муж орал на меня, чтобы слезла, а оттуда открывался такой восхитительный вид! Мне хотелось построить на березе жилище Тарзана и прожить там весь отпуск.