Пердита густо покраснела и склонилась над туфлями.

– Не дразните его, хорошо? Он стеснительный.

– Это он стеснительный или ты?

Пердита резко выпрямилась.

– Это так странно. Он просто парень. Я просто девушка. Это настолько нормально, что даже жутко. Как будто ешь яйцо всмятку… С вами бывало такое, что вы едите яйцо, смотрите на него и думаете: «Вот яйцо всмятку, вот подставка для яйца, ложка, тост, соль и где-то на заднем плане, вне поля зрения, курица, снесшая это яйцо, и все это так странно»?

ХоллиПоллиМолли уставились на нее во все глаза. Пердита поняла, что с ними ничего подобного не происходило.

Она попробовала еще раз:

– Наверное, я неправильно объясняю. Просто… куда ни глянь… фильмы, книги, телесериалы, песни. Ну, вы знаете, как это бывает. Парень встречает девушку: «Ромео и Джульетта». Девушка встречает парня: «Великий Гэтсби». Девушка встречает гориллу: «Кинг-Конг». Девушка встречает волка: «Красная Шапочка». Девушка встречает педофила: «Лолита». Не лучший из вариантов. Парень встречает мать: «Царь Эдип». Тоже не лучший из вариантов. Парень встречает девушку с большими проблемами: «Спящая красавица», «Рапунцель». Девушка встречает парня с физическими уродствами: «Король-лягушонок».

Она замолчала. ХоллиПоллиМолли продолжали таращиться на нее. С яйцом ли, без яйца, она несла полную чушь.

– Ладно, давайте уже распеваться, – сказала она.

Зель вырулил со стоянки на темно-красном родстере MGB. Ему нравился родстер. Нравились спицевые колеса и хромированные диски, и большой деревянный руль. И потертые кожаные сиденья.

Ему вообще нравились классические автомобили со старыми радиолами. Он любил слушать радиостанции ретро. Подборки песен из любого десятилетия: пятидесятые, шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые. Выбирай любую – и слушай прошлое.

– Я не влюблена, так и знай…

Зель мчался вперед. Широкие дороги, узкие дороги, грунтовые дороги, проселочные дороги. Дороги, которые он себе вообразил. Дороги, которые, как он надеялся, были настоящими. Он проезжал здесь не раз. Оставлял мотоцикл у бара и стоял в дверях, слушал. Она пела в баре по пятницам.

Все толпились у сцены. Он не подходил близко. Он смотрел на нее сквозь толпу, словно в калейдоскоп.

На прошлой неделе она пригласила его на танец, и он мотал головой так, что дрожало все тело. Словно пес, вымокший под дождем.

Она не знала, где он живет. У нее не было номера его телефона и адреса его страницы в Фейсбуке. Иногда он не приезжал несколько недель кряду. А потом вдруг появлялся и снова стоял рядом с выходом, такой аккуратный, такой прямой и неподвижный, словно статуя из полированного металла.

Он никогда не знал, что говорить. Ей хотелось зацеловать его так, чтобы разогнать нерешительность, застрявшую комом у него в горле.

Но она пригласила его на праздник, и он сказал «да».

И вот он стоит у ворот, с волосами, заглаженными назад, в чистых джинсах и белой рубашке, маниакально отглаженной так, что на ней нет ни единой складки, словно ее обкололи ботоксом.

Пердита слышала, как он подъехал. Видела, как он стоит у ворот.

Она подошла к нему, но не сразу. Сначала надо было унять сердцебиение. Что я чувствую? Что происходит в моей душе? Почему что-то настолько личное и сокровенное, как секрет между мной и моею душой, не отличается от сокровенных секретов любого другого? Разве так может быть?

В том, что я чувствую, нет ничего нового, странного и удивительного.

Я себя чувствую совершенно по-новому, странно и удивительно.

И вот теперь они стоят, глядя друг на друга, под табличкой «Добро пожаловать».

Ей хочется, чтобы все, что должно случиться, уже случилось. Чтобы время вмешалось и освободило их. Чтобы у них все началось.

Ему хочется к ней прикоснуться, чтобы открыться ей в этом прикосновении – и она все поймет, и у них все начнется.

Она сказала:

– Привет.

Он сказал:

– Это тебе, – и протянул ей цветы.

Кло закончил развешивать флажки и гирлянды. Закатав рукава выше локтя, он сидел за столом с ХоллиМоллиПолли и пил диетическую колу. Они такие красивые, эти тройняшки. И в два раза младше него. Как там говорится? Зачем одну в тридцать шесть, когда можно двух в восемнадцать? А их вообще трое. Мне нравится.

Пердита с Зелем принесли большую тарелку сардин и крабов.

– Эй! Это ты! Я сразу понял, что это ты! – сказал Кло.

– Вы знакомы? – спросила Пердита у Зеля.

Зелю хотелось провалиться сквозь землю, но деваться было некуда.

– Он знаком с моим боссом.

Холли достала айпад.

– Давайте не будем сейчас говорить о работе. Я тут нашла интересную анкету. Ее составил какой-то старый, может быть, уже покойный белый психолог по имени Артур Арон. Называется «Эксперимент по созданию межличностной близости».

– Э?

– Вроде как, если ответить на все вопросы вместе с кем-то другим, то можно сразу влюбиться друг в друга, а потом пожениться.

– Нам нельзя пожениться. Мы сестры.

– Очень смешно.

– А в кого тут влюбляться?

– Влюбитесь в меня, – сказал Кло. – Я не возражаю.

– Да, но вдруг мы возражаем?

Полли в розовом. Молли в изумрудно-зеленом. Такие красивые, яркие. Холли, лидер группы, в темно-лиловом. С густыми черными волосами до пояса. Она постучала по столу.

– Ладно, ребята. Давайте начнем. Тридцать шесть вопросов. Если кто вдруг почувствует, что влюбляется в Кло, поднимайте руку, и мы сразу же прекратим. Пердита, ты с нами?

Зель украдкой взглянул на Пердиту. Она вообще на него не смотрела.

– Ладно, первый вопрос: если бы вы могли пригласить на обед любого, кого хотите, из любой эпохи, кого бы вы выбрали?

Полли: Мартина Лютера Кинга.

Молли: Дженис Джоплин.

Холли: Бога.

Молли: БОГА нельзя!

Холли: Почему?

Полли: Бог не ест, какой смысл приглашать его на обед?

Холли: Где в Библии сказано, что Бог не ест?

Молли: Зачем ему есть? Он же Бог.

Холли: А почему бы ему не поесть? Будь я Богом, я бы ела все время. Ешь сколько хочешь, и не толстеешь.

Полли: Давайте НЕ БУДЕМ о Боге!

Холли: Ладно, ладно! Пердита, а ты кого пригласишь?

Пердита: Миранду.

Молли: Какую Миранду?

Пердита: Это вымышленный персонаж. У Шекспира.

Холли: Вымышленных персонажей нельзя.