– Никитушка! Котик мой ненаглядный! Кам ту ми, май дарлинг! Кис ё вайф! – прощебетала прелестница и вдруг запела:

Ну-ка, мечи стаканы на стол,

Ну-ка, мечи стаканы на стол;

Ну-ка, мечи стаканы на стол

И прочую посуду.

Все говорят, что пить нельзя,

Все говорят, что пить нельзя;

Все говорят, что пить нельзя,

А я говорю, что буду!

– Фак ю! – с ужасом выдохнул Верховцев, услышав знакомые картавые интонации, открыл рот, чтобы сказать все, что он думает, но не сумел и рот захлопнул – опасаясь, что глотка порвется от мощного потока нецензурных выражений, которыми страстно хотелось наградить небесное создание с бантиком. Еще хотелось снять бантик с головы, повязать его на шею этого чуда-юда и крепко затянуть, а потом на ту же шею каменюку привесить и утопить в пруду. «Убить и утопить! Убить, на фиг! На фиг убить сволочь, едрить его в качель!» – решил Никита Андреевич. Теперь стало ясно, кто прошлепал из сада наверх: вовсе не труп, а тот, кто скоро станет трупом! В Никите Андреевиче пробудился Отелло, он растопырил пальцы и, с миной мавра во гневе, направился к дивану. Чудо-юдо на сей поход фашистов на Москву внимания не обратило и, игриво болтая ногой в ботинке сорок второго размера, состроило Верховцеву пьяные глазки. Когда дело почти подошло к развязке и руки Никиты Андреевича готовы были сомкнуться на хлипкой шее с выступающим кадыком, кровавые планы пришлось отложить. Из коридора послышался басовитый голосок Вилечки и донесся фальцет Веронезе. Верховцеву ничего не оставалось, как плюхнуться на диван рядышком с «прелестницей» и вцепиться в свои колени.

– Рот откроешь, скотина пьяная, урою, – пообещал он и мило улыбнулся – в комнату, слегка прихрамывая на правую ногу, вошел довольный Лоренце. Вилечка заботливо поддерживала его под руку, и итальянцу это явно импонировало.

– А у нас тут с Лориком небольшая авария случилась, но уже все хорошо, – смущаясь, доложила она и выразительно посмотрела на Верховцева: дескать, сделала все, что могла, а дальше сами разбирайтесь, устала я от вас, козлов!

– Боже, вот вы какой – наш дорогой гость! – неожиданно проворковала прелестница. Верховцев позеленел и сместился в сторону, задвинув бедром очаровашку в угол дивана, с намеком, так сказать, чтобы та рот захлопнула, – не помогло. – Бонжорно, синьоро Веронезе! Муж мне многое о вас рассказывал, и я горела от желания с вами познакомиться, – Лоренце замер, с недоумением глядя на размалеванную куклу. – Я Лиля, – обиженно поджав ядовито-алые губы, уточнила девица. Веронезе выпучил глаза и уставился на Никиту Андреевича. Верховцев изобразил на лице мимолетное непонимание и вдруг оживился.

– Да! – заорал он во все горло, пихнув со всей дури локтем самозванку. – Познакомьтесь, это Лиля, моя троюродная сестра. Она с Урала. Там все такие.

– Тоже Лиля? – скептически поинтересовался Веронезе.

– Ага, тоже Лиля. А почему это вас удивляет? У нас Лилек в России, как собак нерезаных. Что же ты не предупредила о своем приезде, радость моя? – нежно обратился он к «сестренке», которая после удара под ребра молча ловила воздух ртом. – Я бы встретил тебя на вокзале.

– Хотела сюрприз сделать любимому братишке, – прохрипела в ответ сестренка.

– Сюрприз удался! – влезла Глафира, нервно хихикая.

– Все к столу! Глашка, горячее подавай! – распорядилась Вилечка.

– А это кто такая? Новая кухарка? – вдруг поинтересовалась лже-Лилечка, ткнув пальцем в Вилечку, – идиотка несчастная, точнее, идиот.

Синьор Веронезе вновь насторожился.

– Это, дорогая, жена моя! – рявкнул Верховцев. – Глаза свои разуй, Шах… Шах… Шахерезада из Урюпинска! – чуть было не проговорился он.

– Разве Урюпинск на Урале? – уточнил Лоренце.

– Урюпински есть везде! – провозгласил Никита Андреевич.

– Кажется, я понял вашу мысль, – с ясным сомнением молвил Лоренце.

– Я очень рад! А теперь прошу всех к столу. Макароны стынут.

– Урюпинск, между прочим, прекрасный город! Там Волга и вообще, – недовольно вякнула Глафира. Верховцев устало на нее посмотрел и понял, откуда горничная родом. Конечно, как же он сразу не догадался!

– Протестую и буду жаловаться! – икнула Шахерезада, точнее, гнусный Шахерезад, и ткнул пальцем в Вилечку. – Заказ был оформлен на другую, красивую и молодую.

– Бедная моя девочка! – всплеснула руками Вилечка. – Никит, Лиля явно переутомилась в дороге. Возможно, у нее даже температура. Смотри, как глаза блестят нездорово. Я думаю, синьор Веронезе нас простит, если мы отправим наше солнышко в постельку.

– Ну ладно, ладно, уже и пошутить нельзя, – обиженно поджала губки сестричка.

– Я же говорю – она с Урала, – пожал плечами Верховцев. – Иди спать, Лиля.

– Прелестно! Мне все больше и больше нравится ваша замечательная семья! – обрадовался Лоренце. – Прошу вас, пусть ваша кузина останется. Она так непосредственна, что без нее вечер потеряет свое очарование.

– Ладно, – нехотя буркнул Никита Андреевич, что спасло пьяному вдрызг Шахновскому жизнь.

Спагетти по-русски оказались банальными макаронами по-флотски, но сеньор Веронезе пришел от блюда в неописуемый восторг, сравнив его со спагетти «Балонез» в пользу русских макарон. И в целом невооруженным глазом было видно, что Лоренце пребывает в нирване: все, что он видел вокруг себя, приводило его в экстаз – даже пьяный Шахновский, переодетый бабой, который во время дегустации коронного Вилечкиного блюда слегка задремал за столом.

– Чудесно! Восхитительно! Очень вкусно! – щедро сыпал комплиментами Веронезе, с нежностью поглядывая на Вилечку. Вилечка принимала похвалу с радостью и млела. Между ними явно что-то происходило: замышялся роман! «Обнаглели! Под самым моим носом шуры-муры разводят!» – разозлился Никита Андреевич и со всей силы пихнул под столом ногой Шахновского: тот вздумал захрапеть за столом.

– Йо-о-о-ой! – взвыл Веронезе, выпучив глаза.

– Что случилось? – испугалась Вилечка.

Шахновский продолжал спать сном младенца и храпеть. Никита откашлялся и вжал голову в плечи.

– Все нормально, – прокряхтел Лоренце, пытаясь улыбнуться, – салфетку уронил. Никита Андреевич… все было восхитительно, но пора и честь знать, – Лоренце поднялся из-за стола.

Никита тоже встал.

– А как же чай? Я испекла вкусный пирожок с вишней! – расстроилась Вилечка.

– В другой раз, простите, мне пора, – Веронезе отвесил поклон и мрачно поплелся к выходу, прихрамывая на обе ноги. Никита пополз следом, остановив жестом супругу, которая тоже вызвалась было проводить итальянца.

Молча проследовали в прихожую. Веронезе неуклюже натянул на себя плащ, потоптался на месте, отводя глаза в сторону.