Я засмеялась и стиснула его руку. Мексиканец со своей шатенкой смотрели на нас с улыбкой.

Дорогой Никто!

Сегодня я проснулась от кровавого кашля. Я уже почти привыкла. Из легких шла ярко-алая кровь – она из меня выбрызгивалась. Я подавилась во сне. Жуткий красный цвет, как в фильмах – шокирующе алый. Цвет ада.

Меня почти мутит от того, в чем я сейчас признаюсь, но я чувствую некоторое ОБЛЕГЧЕНИЕ, просыпаясь со вкусом крови во рту: по крайней мере, кровь жиже, чем густая, комковатая желчь. Кровь я хоть проглотить могу, прежде чем кто-то заметит, в отличие от смертельной кашицы, в которую превращаются мои легкие. Мокрота слишком густая и отвратительная, чтобы глотать, – я давлюсь слизью и боюсь, что меня вырвет.

Я позвала мать. Она вызвала врача. Когда через полчаса он приехал, на салфетке, которой я вытирала губы, все еще оставались кровавые следы. Во рту был металлический привкус.

Доктор предложил мне два варианта: либо положить меня в больницу сегодня, либо попытаться полечить дома сильными антибиотиками и стероидами. Я сказала, что хочу лечиться дома, прекрасно понимая, что этот номер НЕ ПРОКАТИТ (лекарства, которые он мне назначает, всякий раз временно превращают меня в инсулинозависимого диабетика, но все лучше, чем больница).

Вместо этого меня госпитализировали.

Врач сказал, если бы хоть на день отложили, я бы умерла.

Дорогой Никто!

Завтра сочельник. Мне гораздо лучше, легкие почти как у здоровой. Хочу всегда оставаться такой! Правда, до конца мне не вылечиться – я вынуждена принимать кучу лекарств и делать процедуры, но хоть дышать теперь могу. Я рада, что мне лучше, но с удовольствием бы обошлась без поучений. Вот бы все эти дебильные доктора и соцработники занялись своими делами и не лезли в мои! Я сюда не для мозгоклюйства приехала, а из-за пневмонии. Меня то и дело шпыняют, что я попала в больницу, потому что не слежу за собой.

Это самая большая ложь, какую я слышала с последнего посещения школы: уделяемое болезни внимание занимает, черт, всю мою жизнь!!! Кто они такие, чтобы говорить мне подобное? Их нет рядом, когда каждое утро я просыпаюсь и глотаю тринадцать таблеток, затем делаю ингаляцию и физиотерапию грудной клетки. Их нет, когда через десять часов я принимаю еще тринадцать таблеток и повторяю процедуры!

Чтоб им сдохнуть!

Я реально желаю им поболеть, как я, хоть неделю.

К ЧЕРТУ этих КОЗЛОВ!

Дорогой Никто!

Я уже три дня в больнице. Легкие болят от кашля. Они давно превратились в сплошную рубцовую ткань и кровоточащую плоть – раны от кашля и лечения.

Каждый день я иду по больничным коридорам, притворяясь, что не знаю, как плохи мои дела. Я силюсь улыбаться, пытаясь не обращать внимания на боль и страх. Притворяться несложно – это часть моей жизни с самого детства. Столько времени потрачено на прозябание в больницах, приемных покоях и кабинетах врачей в этом дебильном жилете с монитором дыхания!

Каждый день я живу с мыслью, что в моем теле есть ужасный яд, распространяющийся подобно раку, разрушающий мое тело, как проказа. А родные и друзья ведут себя так, будто я уже умерла.

Я думаю о своих друзьях, которые медленно умирали у меня на глазах. Каждые несколько месяцев я вижу таких, как я, и иногда говорю себе: «Черт, а он хреново выглядит!»

Иногда я обращаю внимание, как жутко кто-то кашляет, или как резко похудел, или катает за собой больше приборов, которые поддерживают в нем подобие жизни. Интересно, при виде меня у людей появляются такие мысли?

Иногда, если у меня резкое ухудшение и кажется, будто я умираю, я собираюсь с силами и смотрюсь в зеркало. Я делаю это не один год. Отражение становится все более пугающим.

Вчера вечером я видела свою меловую бледность, серые шелушащиеся губы и опухшие, слезящиеся глаза. Сосуды лица кажутся рваными и раздавленными. Кожа настолько сухая, что выглядит прозрачной. Ребра легко можно пересчитать – мне даже не надо задерживать дыхание. Иногда кислородные трубки закрывают все лицо, заслоняя мои черты.

Дорогой Никто!

Вчера ко мне в больницу приходил Джефф. Я смотрела на него, будто впервые видела, зная, что эта встреча последняя. Шел дождь, но мы все равно вышли погулять. Холод освежал и бодрил; от него вполне терпимо заныли суставы, предлагая мне радоваться, что они до сих пор работают. Джефф шел рядом – отстраненный и чужой. Может, за это я его и люблю – он всегда выглядит таким далеким, задумчивым. Я ни разу не спрашивала, о чем он думает, и сама строила догадки. Неоткрытые планеты? Загадочные миры? Мое медленное умирание? Меня не обижало, что загадочные миры на время забирают у меня Джеффа: я надеялась, что однажды он возьмет меня с собой.

Мы обошли площадки вокруг больницы, и пришла пора возвращаться в ад, который мне так несправедливо определен. Я попросила Джеффа подняться и посидеть со мной немного, пока я буду делать процедуры. Я умоляла, но он сказал нет.

Я впервые засмеялась, когда он заявил, что терпеть не может больниц. Как все обыкновенные люди, он не знает, что такое больница на самом деле.

Здесь мы носим свои шрамы от катетеров как знаки отличия. Мы щеголяем своей бледностью, как другие красотой. В больнице каждый приступ кашля напоминает гала-концерт оркестра вирусов в наших легких, и мы обязательно исполняем его на бис. Наша хрупкость и слабость – признаки красоты и страданий. В больнице приборы и штативы с капельницами, которые мы возим за собой, – это символы статуса вроде тех, что популярные старшеклассницы носят на шее.

В больнице чем ближе к смерти, тем ближе к святости.

Дорогой Никто!

Джефф сегодня позвонил и разорвал со мной отношения. Сказал, ему этого не выдержать.

Ненавижу его.

Ткнуть бы ему в физиономию самым большим и острым ножом!

* * *

Дорогой Никто!

Любовь – мать ненависти и дочь разочарования, ибо никогда два человека не могут задеть друг друга больнее, чем если они влюблены. Не вкладывайте в любовь слишком много ЛЮБВИ. Любовь – шлюха поэтов, музыкантов, композиторов и художников; они используют любовь как основу, чтобы продавать свои разочарования и бессилие. Любовь – СЛИШКОМ БОЛЬШАЯ ответственность: ни один человек не в состоянии оправдать ожидания любви. Любящий возносит тебя на недосягаемую высоту, но чем выше, тем больнее падать вам обоим. Для любящего ты становишься тем, кем стать невозможно. Силой обладает любовь, а не любящие.