Нунций опять энергично кивнул и добавил:

— Я предложил кардиналу отслужить торжественную мессу в соборе Парижской Богоматери, дабы уберечь Францию от лукавого.

Президент поспешил положить конец этим церковным разглагольствованиям.

— Итак, — подвел итог премьер-министр, — мы ничего не предпринимаем. Может, оно и к лучшему.

— Господа, а также ваши преосвященства, благодарю вас, — сказал президент. — Давайте немного отдохнем в оставшееся до рассвета время. Благодарю, что так живо откликнулись.

Он встал.

— Постарайтесь арестовать этого субъекта, — шепнул кардинал премьер-министру, когда они дошли до дверей. — От него нам одни неприятности.

Первой жертвой репрессий, последовавших за телепередачей, стал продюсер и ведущий Ксавье Фокарди. Высшие инстанции телеканала обвинили его в том, что он завлек министра в западню и грубо нарушил правила профессиональной этики. За что и был временно отстранен от работы руководителем студии.

К тому же, обвиненный в «посягательстве на общественный порядок» и «соучастии в психологическом терроризме», он подвергся жесткому допросу со стороны полицейских, не подверженных метафизическим волнениям. Эти господа хотели знать, как он добился участия в передаче Эмманюэля Жозефа. В приступе тоски, которую умышленно нагоняют полицейские допросы, ему пришлось сообщить имя посредника, Дьедонне де Гозона. Тот же смог лишь сказать, что встретил Эмманюэля Жозефа в кафе. Но в указанном им заведении странного посетителя никто не запомнил.

Ушедший в отставку из-за пережитого испытания министр Карески был поспешно заменен. Все-таки службы его преемника располагали теперь козырной картой: видеозаписью передачи, благодаря которой были сделаны многие фото Эмманюэля Жозефа, украсившие объявления о его розыске.

Охота на человека началась.

Полицейские опять арестовывали десятки человек, которые казались им похожими на разыскиваемого. А поскольку подозревали, что он мог перекраситься в блондина, полиция задержала также сына посла Нидерландов, выходившего из ночного клуба. Заодно был арестован, немного помят и обвинен в оскорблении стражей порядка какой-то юморист-мусульманин, заметивший им, что они малость дали маху.

Оставалось растолковать публике случаи внезапного отрастания бород. Словно кролик из шляпы фокусника, появился некий «биолог», напомнивший о «возможности ускорить рост волосяного покрова с помощью аэрозоля на основе синтетических форм мужских гормонов, андростерона и тестостерона», вещества вроде бы «весьма токсичного и способного вызвать расстройство поведения и даже рак». Его использование приравнивалось к биологическому терроризму, хотя многие косметические лаборатории заплатили бы целое состояние, лишь бы узнать рецепт. Наверняка к «активной форме» этого продукта и прибег опасный Эмманюэль Жозеф во время своих контактов со службами полиции и министром внутренних дел.

И уже не важно было, что никто не мог припомнить ничего похожего на аэрозоль в руках неуловимого злоумышленника. Главное — посеять сомнение в умах.

Выступление кардинала-архиепископа Парижа в утреннем выпуске крупной газеты окончательно вооружило реакцию. Прелат предостерегал против соблазна, который лжемессии и лжечудотворцы могут посеять среди верующих; он проводил параллель между «пресловутым наби Эманаллой», взбудоражившим мусульманский мир, и «так называемым Эмманюэлем Жозефом». «Как бы там ни было, — заключал кардинал-архиепископ, — элементарное христианское благочестие отказывается признать нашего Спасителя в насмешливом субъекте, появившемся в тот вечер на телевидении. В лучшем случае этот человек — всего лишь шарлатан и агент темных политических сил. В худшем же, чего нельзя исключать, — он приспешник самого лукавого, как это, увы, часто бывало в столь смутные времена».

В помещенной на первой полосе рядом с пастырским наставлением статье сообщалось, что антропометрические службы префектуры полиции установили, сравнив видеозаписи передач «Аль-Джезиры» и передачи Фокарди, что оба человека — одно и то же лицо. Так что адвентистам, последним поборникам второго пришествия Христа, при таком раскладе остается лишь обратиться в ислам!

Та же статья тем не менее умалчивала, что и полиция, и специалисты службы идентификации недоумевали: тщательное прослушивание заявлений Эмманюэля Жозефа не выявило ни малейших следов иностранного акцента. Если это наби Эманалла, то как один и тот же человек может в совершенстве владеть одновременно урду, арабским и французским?

Мусульманское духовенство Франции и других стран Европы было, естественно, оскорблено, что наби Эманаллу обозвали шарлатаном. Разве не является доказательством его божественной миссии то, что он принес исламу мир и положил конец насилию? Как же неблагодарны христиане по отношению к тому, кто избавил их от терроризма! И все же мусульмане воздержались от резких вспышек возмущения. «Ведь даже после самых долгих ночей занимается день», — как сказал один видный мусульманский религиозный деятель.

Евреи и буддисты возблагодарили небо за то, что их эта опасная авантюра миновала.

Соседние страны настороженно следили за развитием событий во Франции. Испания, Италия, Германия, Англия извлекли из произошедшего надлежащий урок и стали бдительнее относиться ко всяким ток-шоу, то есть к публичной болтовне и прочему в том же роде.

Самые вздорные теории о мировом заговоре с целью установить духовную гегемонию при посредстве лжепророков обогатили и без того уже перегруженный фольклор Интернета.

Приближалось Рождество, а об Эмманюэле Жозефе по-прежнему не было ни слуху ни духу. Наверняка ушел в подполье. Или же перебрался в какую-нибудь другую страну. Скатертью дорожка. Тем не менее руководство национальных и частных телеканалов было начеку.

Полицейские и охранники крупных магазинов и супермаркетов продолжали приглядываться ко всем тридцати-сорокалетним мужчинам, близко или отдаленно похожим на Эмманюэля Жозефа, и были готовы наброситься на таких, если только они откроют рот.

Амато Сансевери, двадцати восьми лет от роду, девять из которых были посвящены незаконной охоте на людей, провел бессонную ночь в своей квартире в Корбее. Перелистал альбом семейных фотографий. Долго смотрел на фото своего отца, крестьянина из-под Корте, умершего много лет назад. На фото матери, чье лицо омрачилось в последние годы, наверняка из-за своего сына. От стыда за него. Ибо все знали, каким промыслом он занимается.

И вот впервые ему самому стало стыдно. Передача Фокарди убедила его: иной мир существует. И даже если такой человек, как Амато, выигрывает в этом, то неизбежно проиграет в том.

Он провел рукой по своей двухдневной щетине и скривился. Он никогда по-настоящему не знал, что такое добро, но был убежден, что живет во зле. И содрогнулся при мысли, что предстанет перед Эмманюэлем Жозефом и будет изобличен при всем честном народе. Вообразил боль, которую это причинило бы его матери.