Удивленные покупательницы прислушались к этой речи, подкреплявшей их собственные смутные чувства. И протесты продавщиц, демонстрирующих товар, помешать этому не смогли. К оратору стали стекаться покупательницы, а вслед за ними и покупатели. Меньше чем за полчаса вокруг него образовалась маленькая толпа. Его красноречие текло рекой, голос был страстным и энергичным. Вскоре сюда поднялись люди с подвального этажа, из отдела скобяных и строительных товаров. Только что зашедшие в магазин недоумевали о причине сборища, так же как и те, что спускались на эскалаторе с верхних этажей; и все пополняли его собой.

— Неужели подобает достоинству женщин, девушек, матерей, жен тратить целые состояния на средства, которые сулят им молодость, но лишь вынуждают обманывать самих себя? Неужели подобает человеческому достоинству, что люди, вместо того чтобы посвятить себя благородным задачам жизни, радости и любви, поддерживают производство подделок? Кого они прельстят? Какая любовь может родиться из иллюзий и лжи? Неужели вы полагаете, что ваш Создатель не видит вас и не сокрушается из-за вашего ребячества?

Охранники у дверей сообразили, что им одним не по силам рассеять этот митинг, и известили дирекцию, а та догадалась, что смутьян с первого этажа, возможно, тот же самый, что вызвал беспорядок на вокзале Сен-Лазар. Так что в целях самозащиты была вызвана полиция. К тому же, черт возьми, этот одержимый подрывал торговлю…

Полиция не заставила долго себя упрашивать: арест Эмманюэля Жозефа наверняка зачтется тем храбрецам, которым он попадется в руки. Вскоре к магазину подкатили два полицейских фургона с воющими сиренами. Потом жандармерия ворвалась в здание и наткнулась на преграду — неописуемую толпу. Действительно, многие защитники Эмманюэля Жозефа грудью встали, чтобы помешать держимордам приблизиться к нему. С полок были сметены дорогостоящие флаконы, продавщицы и покупательницы вопили наперебой, в ход пошли дубинки, затрещины и ругательства. Тут какая-то покупательница схватила Эмманюэля Жозефа за руку.

— Идите за мной, надо бежать!

Мгновение он испытующе вглядывался в нее, потом оба беглеца устремились на подвальный этаж, а оттуда — в метро.

Там Эмманюэль Жозеф был уже недосягаем для своих преследователей.

А наверху, в магазине, среди испарений и пронзительных запахов из опрокинутых флаконов, полицейские хватали всех, кто им сопротивлялся. Они явно искали зачинщика беспорядка, но так и не нашли. Обидное фиаско.

О происшествии было упомянуто в святая святых всех французов — в двадцатичасовом выпуске теленовостей. Ведущий задал вопрос: кто же такой этот Эмманюэль Жозеф? Чего хочет? Может, это анархист, объявивший войну обществу потребления? Но как же тогда случай с бородами?

Едва был подан рапорт об операции, начались розыски в регистрационных картотеках префектуры. Компьютерщики сравнивали фоторобот Эмманюэля Жозефа с фотографиями всех состоящих на учете смутьянов и буянов. Ничего. Тем не менее его описание было разослано по электронной почте во все комиссариаты. Возраст между тридцатью и сорока годами, рост примерно метр семьдесят пять, спортивного сложения, лицо восточного или средиземноморского типа. Смуглый, глаза карие, волосы средней длины.

Вечером и на следующий день полиция арестовала сто сорок три человека, более-менее подходивших под это описание. Сто сорок три несбывшихся надежды: среди них оказался лишь один-единственный Эмманюэль, да и тот был слесарем-водопроводчиком и во время событий находился в Ренси-Вильмомбле.

Директора супермаркетов и крупных магазинов — «Карфур», «Ошан», «Галери Лафайет», «Гермес», «Конфорама» со страхом ждали, что Эмманюэль Жозеф объявится и у них. Стоило какому-нибудь покупателю повысить голос, как все оборачивались и сбегалась охрана. Юмористы веселились от всей души. Полицейские скрежетали зубами. Вмешалось судебное ведомство и напомнило, что ни одна статья закона не возбраняет кому бы то ни было высказываться на публике и что рвение министерства внутренних дел арестовать Эмманюэля Жозефа будет осуждено каким угодно судом первой инстанции, равно как любым апелляционным или кассационным судом.

Францию стал необычайно забавлять этот матч, «Полишинель — Держиморда», где счет был пока 2:0 в пользу Полишинеля.

Журналисты, словно ищейки, рыскали в поисках Эмманюэля Жозефа, как некогда крестьяне провинции Пуату перекапывали землю в своих домах на Болоте, ища казну тамплиеров. Тот, кто первым вышел бы на него, сорвал бы самый большой куш за все времена, при условии что таинственный субъект согласится дать интервью или, еще того лучше, выступить по телевидению.

Третий инцидент, случившийся на площади Пигаль, в лавочке, специализирующейся на порнографических фильмах, поверг полицию в сильнейшее раздражение, близкое к истерии. Согласно показаниям управляющего заведением, который и сам был неплохо знаком правоохранительным органам, в 11.45 некий субъект, примерно соответствующий описанию Эмманюэля Жозефа, вошел в «Пари-Пигаль», оглядел кабинки и вскричал:

— Что это за скотство? Что это за гнусность такая?

Несколько клиентов, обеспокоенных криками надоедливого типа, отдернули занавески своих кабинок. А тот продолжал:

— Неужели вам не стыдно глазеть, как совокупляются похотливые твари? Да и люди ли вы? Вы куча тухлятины! Даже свиньи, которые валяются в грязи, и те выше вас!

И тут же по всем экранам пошли сплошные, похожие на снег, помехи, как в старых телевизорах. Явился управляющий, немедленно извещенный по «уличному телефону», в сопровождении двух своих компаньонов, на самом деле громил с внушительным списком судимостей. Позвонив в комиссариат, они бросились на субъекта, чтобы скрутить его и передать полиции нравов, вполне достойной этого названия. Однако были парализованы.

— Пошевелиться не могли, комиссар, клянусь! Ты что, не веришь? Были как в больнице после укола морфина! И ты погляди! Все фильмы испорчены, ничего не осталось! Вот мать твою так и растак! Убытку на миллионы! Миллионы!

Когда полиция прибыла на место происшествия, Эмманюэль Жозеф — а кто же еще? — уже испарился. Порнографические записи и в самом деле превратились в ничто: в «снежок», да только не в тот, с каким они привыкли иметь дело!

Пресса зубоскалила по поводу этого случая. Было начало ноября, оставалось всего полгода до выборов. Министр внутренних дел Франсуа Карески, надеющийся получить большинство голосов, был в отчаянии.

Кроме того, донимали уволенные им полицейские. Четырнадцать процессов в административном суде. И все из-за того, что какой-то голодранец мутил народ, будто ископаемый бунтарь из шестьдесят восьмого.

А тут еще эти насмешки оппозиции!

Случай — всего лишь проявление неизвестного статистикам закона; порой именно он помогает человеку, которого все готовило к братской могиле Истории.

Его звали Филипп-Дьедонне де Гозон. Наиболее известный его предок был великим магистром Мальтийского ордена; сам же он пробавлялся заметками о ночной парижской жизни для одной газеты «хорошего тона» XXI века (то есть дурного XX). Собой он был тоже хорош дальше некуда; в сорок лет алкоголь, кокаин и всевозможные излишества в любви без любви довели его до состояния развалины. Лицо как мятый мешок, тело как дряблая тряпка.